Дневник как повествовательная стратегия пластичен и используется авторами в фикциальных текстах с разной целью и в зависимости от собственных эстетических ориентиров: от установки на достоверность и психологизм внутреннего мира личности — до игры с достоверностью и спонтанно-записанным словом в интересах мифа о реальности. Автодиалогичность дневникового повествования оказалась особенно востребованной в период ломки онтологических, исторических и культурных парадигм. В период исторических потрясений наступает расцвет автодокументальных форм, двойственных по своей эстетической природе, осмысливающих пережитое на границе жизни и искусства, литературы и быта. В конце 1910 — начале 1920-х гг. неомифологические романы-дневники Л. Андреева и Е. Замятина дают варианты жанровых модификаций романов-дневников. Дневниковое я-повествование отвечает в них общей установке модернистской прозы на самообнажение реальности авторского сознания с помощью дневника героя. В русской зарубежной литературе первой волны актуализация дневникового повествования обусловлена рефлексивностью эмигрантского сознания и исповедальностью литературы. В прозе старшего поколения неопубликованный дневник автора становится основой фикциального сюжета («Солнце мертвых», «Жизнь Арсеньева», «Поезд на третьем пути» и др.). В небольшом рассказе М. Осоргина «Дневник отца» («Вещи человека», 1929) сохранившаяся реликвия разрастается до символа утраченной родины, становится поводом для осмысления любви (цитаты из дневника вписываются в культурный контекст: русский человек на ранде-ву, онегинский сюжет) и запускает процесс саморефлексии героя. Находясь на неаккупированной территории во время Второй мировой войны, Осоргин передает в США беженские дневники — «Письма из Франции» и «Письма о незначительном», которые выйдут посмертно отдельной книгой «В тихом местечке Франции». Они содержат элементы дневникового, эпистолярного и традицию «философического» письма и читаются «как дневник эпохи». В литературе младоэмигрантов выделяются две тенденции в отношении к дневниковому повествованию. Набоков развивает литературоцентричную линию модернистского романа-дневника. В «Приглашении на казнь» дневник Цинцинната удостоверяет наличие истинной реальности — творческой, в «Соглядатае», напротив, пошлый человек надеется остаться в истории благодаря дневнику. В творчестве писателей Парижской ноты, разделившей с Г. Адамовичем и Г. Ивановым концепцию литературы «человеческого документа», наррация приближается к дневниковой структуре, призванной изобразить трагедию каждодневного существования человека в чужой стране (Е. Бакунина «Тело», Н. Берберова «Повелительница», М. Агеев «Роман с кокаином» и др.).