Статья «Несколько слов о Пушкине», опубликованная в сборнике «Арабески» (1835), традиционно воспринимается как манифест Гоголя-реалиста. Между тем, ключевая для реалистов идея обращения к сфере будничного сочетается в ней с важнейшим для романтиков стремлением запечатлеть «необыкновенное». С сочувствием говоря об обращении зрелого Пушкина к повседневности, о предпочтении исключительному — «обыкновенного» как о свидетельстве «достоинства» подлинного художника, автор заключает свои рассуждения ключевой для его работы фразой, определяющей идеальный тип творчества и диалектически связывающей центральные понятия  статьи: «…чем предмет обыкновеннее, тем выше надо быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина» [Гоголь 2002: 94]. Только что провозглашенная «верность» предмету изображения дополняется требованием активного, целенаправленного действия по отношению к нему, «извлечение» «необыкновенного» провозглашается высшей целью искусства. Сходные положения по разным поводам высказываются и в других статьях «Арабесок» — «О Средних веках», «Шлецер, Миллер и Гердер», «Последний день Помпеи».       
Сформулированные в статьях принципы реализуются в ряде художественных произведений Гоголя 1830-х годов. Так, в «Портрете» житейски достоверная история превращения талантливого художника в ремесленника соотносится с архетипическим сюжетом о продаже души дьяволу и вводится в контекст апокалиптических ожиданий повествователя. В «Старосветских помещиках» рассказ о любви-привычке пожилых провинциальных «существователей» обнаруживает тесную связь с  характерным для романтизма сюжетом о любви и смерти, любви за гробом, воспроизводит общую схему и комплекс основных мотивов такого рода произведений. Аналогичным образом в «Клочках из записок сумасшедшего» Гоголь преобразует широко известный сюжет о высоком безумце, вступающем в конфликт с миром. Вновь радикально изменив оболочку сюжета (вместо незаурядной личности героем становится петербургский обыватель), писатель сохраняет его суть, развивая темы неразделенной любви, прозрения, бунта. В «Невском проспекте» романтические темы разлада мечты и «существенности», крушения иллюзий, всесилия жестокой судьбы раскрываются и с трагической (Пискарев), и с комической (Пирогов) стороны, а в концовке произведения иллюстрируются множеством ничтожных и комичных примеров, выглядящих как пародия на романтизм, что не мешает опирающемуся на них повествователю завершить свой монолог глобальным выводом о присутствии в мире метафизического зла.      
Последовательно прозаизируя, по сути, травестируя типовые романтические сюжеты, разрабатывая их на материале повседневности, Гоголь идет по пути не отрицания, но трансформации романтизма – по пути своего рода экспансии. Романтическое мировидение распространяется на новые, прежде третируемые, сферы жизни. Ключевые для романтизма идеи, темы, проблемы обнаруживают свою универсальность, укорененность в действительности, разнообразие вариантов реализации. В творческой практике как самого Гоголя, так и его современников («Катенька Пылаева, моя будущая жена» (1835) П.Н. Кудрявцева, «Путевые впечатления и, между прочим, горшок герани» (1840) А.Ф. Вельтмана и др.) подобная экспансия приводит к сложным и неоднозначным результатам. Литература:

1. Гоголь Н. В. Несколько слов о Пушкине // Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений и писем: В 23 т. Т. 3. М.: Наука, 2009. С. 90–96.