Американский писатель Амброз Бирс (1842–1914?) и русско-американский писатель Владимир Набоков (1899–1977) принадлежали к разным поколениям и обладали разным жизненным опытом. Бирс был воином и журналистом, активно вовлеченным в политические и экономические турбуленции США, Набоков — профессиональным писателем, преподавателем литературы и энтомологом. Тем не менее, в их темпераментах, столь различных на первый взгляд, обнаруживаются и сходства. Прежде всего — поразительная наблюдательность. Бирс во время Гражданской войны служил топографом, и военная служба стимулировала его писательское визуальное воображение. Среди персонажей Бирса часто появляются профессиональные разведчики, зорко наблюдающие за окружающим миром и чувствительные к самым незначительным деталям. В свою очередь визуальная поэтика Набокова выросла из его интереса к живописи, который у будущего писателя стал проявляться уже в детстве, когда он брал уроки живописи у Мстислава Добужинского. Персонажи Набокова, особенно те, которым он явно симпатизирует, так же, как и персонажи Бирса, обладают чрезвычайно зорким зрением и природной наблюдательностью. Переходя к сопоставлению их рассказов, нам необходимо подчеркнуть некоторое различие в мировидении обоих авторов. Бирс, сформировавшийся под влиянием напряженных жизненных обстоятельств (война, коррупция, эпоха неограниченной конкуренции), кальвинистского наследия, идей социал-дарвинизма, полагал человека сущностно порочным, детерминированным наследственностью и обстоятельствами, заложником неумолимого рока. Набоков, отрицал детерминизм, отстаивал идею случая и видел своего персонажа свободно проживающим судьбу и творчески непредсказуемым. Писатели различаются и в их отношениях к трансцендентному. У Бирса трансцендентное равнодушно или враждебно субъекту, и судьба непременно жестока. У Набокова трансцендентное проникнуто любовью к человеку, ни в коем случае не враждебно ему, хотя порой насмешливо и иронично по отношению к нему. Критики, как правило, отмечают связь знаменитого рассказа Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей» (1890) и раннего рассказа Набокова «Катастрофа» (1924), подчеркивая, что рассказы объединяет прием ложного сюжетного хода. Однако сходства между этими рассказами этим единственным приемом не исчерпываются. Набоков заимствует у Бирса ряд ключевых образов и их трансформирует в своем рассказе. Оба автора используют структуру травелога, характерную для ранних романтических текстов. Их персонажи совершают путешествие в реальном мире. У Бирса персонаж движется через лес (романтический топос), у Набокова — по берлинским улицам. И оба на определенном этапе, как это происходит в романтических текстах, переживают мистическое откровение. Важно и то, что оба персонажа держат в голове образы своих возлюбленных, которые явно коррелируют с мистическими женскими образами, возникающими в романтических текстах. Оба автора похожи тем, что они стремятся предъявлять концепты, мотивы в виде конкретных, пластичных, зрительных образов. Наиболее важный для Бирса концепт судьбы реализуется в виде виселицы, петли на шее Пейтона Факуэра (главный герой рассказа «Случай…») и веревки, стягивающей его руки за спиной. Судьба неодолима, и персонаж своего воображения, обязательно умрет на виселице. В рассказе Набокова «Катастрофа» эти образы откликаются бинтами, стягивающими тело Марка Штандфусса, лежащего на операционном столе и лампы, качающейся на шнурке над его головой («Марк лежал забинтованный, исковерканный, лампа не качалась больше»). Кроме того, в качестве своеобразного отклика петли в рассказе «Катастрофа» выступает галстук, который Марк завязывает на свой руке, а также висячий ремень в трамвае, за который хватается персонаж Набокова Концепт судьбы у Бирса реализуется и как аудиовизуальный комплекс, сочетающий зрительные и слуховые образы. В «Случае…» Пейтон Факуэр слышит звук, подобный удару молота и похоронному звону по своей жизни, который мешает ему сосредоточиться на мысли о жене и детях. Это удары судьбы, отсчитывающие его последние минуты. Затем Пейтон Факуэр падает с моста и раскачивается под ним «как гигантский маятник», символически совпав со своей судьбой. Набоков в «Катастрофе» использует тот же аудиовизуальный комплекс, несколько перерабатывая его. Обреченный судьбой Марк Штандфусс, поднимаясь по лестнице, роняет тросточку, и она прыгает вниз по ступенькам с ритмичным деревянным стуком.
Своеобразным проводником, освещающим путь, визуальным знаком перехода в иной мир часто выступает звезда. У Бирса звезды показываются на небе, когда его персонаж идет через мрачный лес. Звезды (судьба) явно враждебны герою, он чувствует в их странном расположении зловещий смысл. Рассказ Набокова открывается образом звезды, бенгальской искры, которая бежит по проводам. Здесь образ содержит намек на Рождественскую звезду, которая не враждебна, а дарит надежду на возрождение. Другим образом, визуализирующим переход персонажа в иной мир, выступает в рассказах Бирса и и Набокова мост. У Бирса мост примитивная машина казни и одновременно образ, стягивающий все стихии: землю, воду, воздух и огонь. В рассказе Набокова также появляется мост, и он также является визуальной фигурой, стягивающей все стихии.
Наконец, в обоих рассказах возникает мистическое озарение персонажей. У Бирса в эпизоде, где герой выбирается на берег, а у Набокова — после того как герой попадает под автобус. В случае Бирса мы имеем дело с пародийным эпизодом, сочетающим романтические штампы. Мистическое озарение, райское видение, иронически подсказывает персонажу, что он умер и находится в Раю. У Набокова похожий эпизод также содержит цитаты из романтической поэзии (Тютчев, Кольридж) и определенную иронию, но он свидетельствует о пробуждении в персонаже визуального воображения, о его возрождении.
Итапк, можно заключить, что рассказ Бирса стал для Набокова важнейшим текстом, подсказавшим ему ряд образов.