Формы меморизации травматического опыта отражают определенную конфигурацию субъективности. Формы меморизации, реализуемые В.Г. Зебальдом в своём творчестве, относятся к постадорновской концепции субъекта. Адорновский субъект, хоть и подвергнутый пересмотру, все ещё остаётся в категориях гегелевского субъекта. Постадорновский субъект выходит за пределы диалектических схем. Драматическая оппозиция общего и частного нивелируется. В прозе Зебальда границы субъективного и всеобщего размываются и на их месте формируется новая форма субъективности.  Эффект размытия границ между субъективным повествованием индивидуального рассказчика и научными выкладками, историческими описаниями, географическими подробностями в случае текстов Зебальда являются средствами выражения данной концепции субъективности. Форма, в которую обличена история в ее традиционных переложениях, категорически не устраивает автора. Создание новых форм меморизации является для него принципиальной философской задачей.  Исторический факт, непосредственно имевший место в реальной действительности, так или иначе трансформируется в воображении не-очевидца в результате восприятия рассказанной истории. Балансирование между историческим и художественным повествованием, истиной и вымыслом становится новой формой меморизации, выводящей за пределы прежних концепций субъективности. Меморизация также связывает определенные события с образами мест. Места памяти становятся бесконечными полями скорбей, меланхолии, утраты. Место и образ места выпадают из исторического нарратива, который Зебальд считает ненадежным. В сборнике эссе «Естественная история разрушения», написанном на основе Цюрихских лекций и посвященном бомбардировкам немецких городов, Зебальд указывает, что нормальное функционирование обычного языка в рассказах большинства очевидцев заставляет усомниться в аутентичности изложенного в них опыта. Реальность травматического опыта бледнеет, так как повседневного языка недостаточно для того, чтобы передать реальность переживания. Принципиальная неантропоцентричность дискурса становится единственным способом говорить о травматическом опыте. Формы меморизации прошлого, таким образом, воздвигают памятник существующим понятиям о субъективности.