1. Cовершенно очевидно, что Петра Первого невозможно назвать филологом в том смысле, какое это понятие приобрело в XIX веке. Вряд ли императора можно назвать и филологом в том расплывчатом значении, которым обладало слово филолог на рубеже XVII – XVIII столетий. И все же словосочетание, вынесенное в название доклада имеет научное право на существование – при расширительном и отчасти метафорическом толковании понятия, если видеть в филологе в частности, человека, задумывающегося над языковыми вопросами, во всяком случае – над проблемами языковой политики, озабоченного судьбами родного языка,  предпринимающего усилия для его развития, а с другой стороны  – много и выразительно говорящего и, главное, пишущего.
 2. Действительно, в Петре можно видеть филолога в том отношении, что в его трудах вопросы языковой политики занимали весьма важное место, причем он занимался этими вопросами непосредственно и лично. Более того, в его деятельности по трансформации многих сторон русского письменного языка отчетливо проступает определенная программа, связанная с его желанием приблизить русский язык к языкам западноевропейским. Участие царя в создании гражданского шрифта и постоянное внимание к языку переводных книг позволяют – пусть приблизительно и даже и гипотетически – реконструировать языкотворческую программу Петра – хотя бы в общих ее чертах. Программа эта имела двойную направленность – во-первых, непосредственную, конкретно-практическую и, во-вторых, так сказать теоретическую, обусловленную общими замыслами царя. Хотя многие петровские реформы (в том числе – и области культуры) рождались в ходе решения практических задач, встававших перед страной, тем не менее они опирались на весьма определенную концепцию, обуславливавшую, в конечном счете, все начинания императора.
3. При анализе филологических идей и предприятий Петра Первого важно учитывать как его деятельность в сфере языковой политики, так и особенности его языковой личности. Петр писал много, можно сказать, что он умел и любил писать, в том числе – собственноручно. Несомненный интерес представляет сопоставление интенций царя, определивших создание гражданского шрифта и направлявших деятельность многих переводчиков петровской эпохи с его непосредственной языковой практикой. О последней можно судить по многочисленным письмам разнообразного характера, адресовавшимся совсем разным по статусу и близости к царю людям (стоит заметить, что письма и бумаги Петра I являются важным фактом истории русского языка рубежа  XVII – XVIII  веков), а также по сочинениям коллективного характера, в которых Петр, однако же, принимал, в той или иной степени, непосредственное участие.