В докладе рассматриваются лингвокультурологические характеристики образа Петербурга в англоязычном романе-биофикции М. Брэдбери «To the Hermitage». Роман построен по принципу контраста: между историческими периодами – эпохой Просвещения (конец XVIII в.) и эпохой Перестройки (1993) и между пространствами – территорией Европы и России. Биофикция, которая стала одной из популярных литературных форм в период постмодернизма, понимается как гибридная жанровая форма, базирующаяся на биографии реального исторического персонажа и сочетающая в своей семантике реальность и вымысел. Представляется актуальным изучение лингвистических средств, которые применяют авторы биофикций для воссоздания исторической эпохи и места действия при обращении к «внешней» (русской) культуре.
Для художественного пространства Петербурга в данном повествовании очень важно наличие границы, которое имплицируется самим названием, построенном на основе образ-схемы TO-image schema. Граница разделяет «своё» европейское пространство протагонистов и «чужое» русскокультурное пространство Петербурга, которое концептуализируется как тёмное (pure state-of-the-art Nordic gloom) и небезопасное (a state of crisis, bullet-pocked, part-shattered). Маркером перехода в другой мир является холод, который вербализируется в тексте разными лексическими единицами (north, winter, chill, frozen, colder than the very deepest hell).
Нельзя не отметить широкое использование М. Брэдбери «локально»-петербургского словаря, актуализирующего петербургский дискурс такими компонентами Петербургского текста, как снег и ветер (snow, wind), наводнения (flood, floody), болото (a wind-blown marsh), цветовая гамма (shining yellow, pink, blue, gold and glittering), вода (water, in swirling water), камень (fresh stone, half-trimmed stones, granite, marble), миражность (illusions, strange flaring lamp-posts, mirage), простор (proskekts that run miles in straight lines to some distant nowhere), крайнее положение (on the edge of the swamps), характер застройки (grand unfinished squares, wide new proskekts, huge palaces, embankments), город-преисподняя (the very deepest hell), нищенство и бродяжничество (paupers and beggars ), проституция (decorated vermilion-cheeked tarts, a whore’s frozen finger).
Моделируя образ Петербурга начала XVIII-го века, Брэдбери использует разнообразные ксенонимы-русизмы, актуализирующих русский исторический дискурс (tzar, tzarina, roubles, versts, boyars, Don cossacks), а при создании образа современного Петербурга 90-х годов прошлого века текст наполняется лексическими маркерами революционного (the Bolshevik Revolution, Communism, proletarian realism, commissars) и постсоветского дискурсов (nomenklatura, oligarch, valuta, shampanski, «the coloured dolls, the matrioshki»).