Древнейшая конъектура, засвидетельствованная историей филологической науки, принадлежит Зенодоту. Первый директор Александрийской Библиотеки исправил в тексте Анакреонта рукописное чтение keroessa на eroessa (fr. 63 PMG). Критик не мог смириться с тем, что поэт наградил мать оленёнка рогами, и поправил дело, исключив всего одну букву. Тем самым «рогатая» мать превратилась в «любящую». Казалось бы, изящное решение, но преемники остались недовольны, ругали Зенодота, отстаивали текст, твердили, приводя многие примеры, что поэты и художники постоянно изображают самку оленя рогатой. Дискуссия передана в схолиях к Ol. 3, 25ff. Пиндара, живописующего охоту Геракла на златорогую лань. О древности проблемы свидетельствует упоминание в «Поэтике» Аристотеля: поэты вправе украсить олениху рогами, лишь бы вышло «убедительно» (XXV, 1460 b 23–33). Наш вопрос: неужто и правда в античном искусстве и у поэтов столь многие оленихи носят рога? На деле – одна единственная, именно та волшебная любимица Артемиды, которую преследовал Геракл. Волшебная, потому и рогатая. Её ли, однако, рисует теосский поэт матерью испуганного бэмби? Положение привычно в игривом контексте анакреонтики (cf. Hor. Carm. 1, 23), но плохо вмещается в ареталогический сюжет. Находим, следовательно, повод вмешаться в текст. С позиций филологии, которая думает о пригодности больше, чем об историчности, старается ради живых, не ради древних, предложение Зенодота оправдано. Что, разумеется, не означает для нас необходимости принять предложенное чтение, которое, возможно, и не задумывалось как эмендация: античный критик согласился бы, что для материнской любви eroessa мало подходит. Зенодот обозначил проблему, в решении которой exempli gratia вполне проявилось филологическое остроумие пионера редакторского дела. Анакреонт, как и филологи Музея, помнил о рогах керинейской чудо-лани (у которой ведь тоже были детёныши: иначе она не вскормила бы Телефа), и беззаботно парафразировал свою олениху «рогатой матерью».