«Я в восторге»: стихотворение А. Белого «На горах» и одическая традиция
Никита Евгеньевич Косьяненко
Докладчик
магистрант 1 курса
Санкт-Петербургский государственный университет
Санкт-Петербургский государственный университет
Ключевые слова, аннотация
В докладе стихотворение А. Белого «На горах» рассматривается на фоне
традиции русской торжественной оды XVIII в. Этот контекст, ещё не учтённый
исследователями, даёт возможность прояснить содержание некоторых образов,
характерных для творчества названного поэта.
Тезисы
Ключевые слова: Андрей Белый; одический восторг; топос горы; образ музы
Стихотворение «На горах» уже для современников А. Белого стало эмблемой его поэзии. Закономерно, что этот текст не раз привлекал внимание литературоведов. В докладе, однако, предпринята попытка рассмотреть указанное произведение в ещё неучтённом контекст — традиции русской торжественной оды XVIII в., что позволяет отчётливей выявить специфическое значение некоторых символов в творчестве А. Белого.
Главное, что роднит данное стихотворение с жанром оды, это лирический восторг, прямо соотносящийся с пребыванием на горах: «Горы в брачных венцах, / Я в восторге, я молод». Как было показано исследователями, это состояние является непременным условием оды, её специфической жанровой чертой. Притом зачастую восхищение одописца описывается именно как восхождение на вершину: «Восторг внезапный ум пленил, / Ведёт на верх горы высокой» (М. В. Ломоносов, «Хотинская ода» 1739 г.).
Поднимаясь на гору, одический певец обретает особое зрение и видит вечные первообразы вещей, отринув их несовершенные земные воплощения. Схожими свойствами обладает пространство, описываемое во всём сборнике А. Белого «Золото в лазури»: если горы здесь связаны с восторгом и вечностью, то, например, поля — с обманчивым земным существованием, «утомительным сном».
В анализируемом тексте курьёзно сталкиваются две точки зрения, одна из которых принадлежит восторженному герою, стоящему на вершине горы, а другая — обезличенному множеству людей, находящихся ниже, и пока первый любуется дугой, которую описывает подброшенный ананас, последние наблюдают движение солнца. Сакральный и профанный взгляды контрастируют друг с другом, порождая лёгкое комическое впечатление.
Игровой поэтике полностью соответствует образ горбуна, принесшего ананасы. В других текстах книги персонаж также появляется как верный слуга. Быть может, на фоне одической традиции роль этой фигуры проясняется ещё более. Одописец чаще всего восходит на Парнас или Геликон, где встречается с музами, спутницами бога солнца Аполлона. Любопытно, что в поэме А. Белого «Первое свидание» образ гнома-горняка прямо соотносится с поэтическим ремеслом, возникая в первых же стихах, будто на месте обращения к музе: «Киркою рудокопный гном / Согласных хрусты рушит в томы».
Схожую метаморфозу претерпевают музы в романе «Петербург»: из жительниц поднебесья они превращаются в мышей, таких же хтонических существ, что и гномы, а лучезарный Аполлон становится старичком Аполлоном Аполлоновичем.
Однако необходимо уточнить сказанное, учитывая эротические коннотации, с которым связан, согласно некоторым толкованиям, образ горбуна в стихотворении. В таком случае его восхождение на гору может прочитываться как изображение сублимации, на которую в первой строфе намекают «брачные венцы» и «очистительный холод». Неслучайно поэт выливает на своего помощника «светопенное» вино. Само лирическое восторжение может быть названо вслед за Буало «учёным и священным пьянством»: чтобы заговорить стихами, нужно выпить из Кастальского ключа или Иппокрены.
Таким образом, горбун А. Белого, конечно, не отождествим с музой, однако он также персонифицирует силу, без которой в этой концепции невозможно творчество. А горы имеют особое значение, связывая землю с небом, хтоническое — с высшим.
Стихотворение «На горах» уже для современников А. Белого стало эмблемой его поэзии. Закономерно, что этот текст не раз привлекал внимание литературоведов. В докладе, однако, предпринята попытка рассмотреть указанное произведение в ещё неучтённом контекст — традиции русской торжественной оды XVIII в., что позволяет отчётливей выявить специфическое значение некоторых символов в творчестве А. Белого.
Главное, что роднит данное стихотворение с жанром оды, это лирический восторг, прямо соотносящийся с пребыванием на горах: «Горы в брачных венцах, / Я в восторге, я молод». Как было показано исследователями, это состояние является непременным условием оды, её специфической жанровой чертой. Притом зачастую восхищение одописца описывается именно как восхождение на вершину: «Восторг внезапный ум пленил, / Ведёт на верх горы высокой» (М. В. Ломоносов, «Хотинская ода» 1739 г.).
Поднимаясь на гору, одический певец обретает особое зрение и видит вечные первообразы вещей, отринув их несовершенные земные воплощения. Схожими свойствами обладает пространство, описываемое во всём сборнике А. Белого «Золото в лазури»: если горы здесь связаны с восторгом и вечностью, то, например, поля — с обманчивым земным существованием, «утомительным сном».
В анализируемом тексте курьёзно сталкиваются две точки зрения, одна из которых принадлежит восторженному герою, стоящему на вершине горы, а другая — обезличенному множеству людей, находящихся ниже, и пока первый любуется дугой, которую описывает подброшенный ананас, последние наблюдают движение солнца. Сакральный и профанный взгляды контрастируют друг с другом, порождая лёгкое комическое впечатление.
Игровой поэтике полностью соответствует образ горбуна, принесшего ананасы. В других текстах книги персонаж также появляется как верный слуга. Быть может, на фоне одической традиции роль этой фигуры проясняется ещё более. Одописец чаще всего восходит на Парнас или Геликон, где встречается с музами, спутницами бога солнца Аполлона. Любопытно, что в поэме А. Белого «Первое свидание» образ гнома-горняка прямо соотносится с поэтическим ремеслом, возникая в первых же стихах, будто на месте обращения к музе: «Киркою рудокопный гном / Согласных хрусты рушит в томы».
Схожую метаморфозу претерпевают музы в романе «Петербург»: из жительниц поднебесья они превращаются в мышей, таких же хтонических существ, что и гномы, а лучезарный Аполлон становится старичком Аполлоном Аполлоновичем.
Однако необходимо уточнить сказанное, учитывая эротические коннотации, с которым связан, согласно некоторым толкованиям, образ горбуна в стихотворении. В таком случае его восхождение на гору может прочитываться как изображение сублимации, на которую в первой строфе намекают «брачные венцы» и «очистительный холод». Неслучайно поэт выливает на своего помощника «светопенное» вино. Само лирическое восторжение может быть названо вслед за Буало «учёным и священным пьянством»: чтобы заговорить стихами, нужно выпить из Кастальского ключа или Иппокрены.
Таким образом, горбун А. Белого, конечно, не отождествим с музой, однако он также персонифицирует силу, без которой в этой концепции невозможно творчество. А горы имеют особое значение, связывая землю с небом, хтоническое — с высшим.