Особая роль памятников агиографической литературы в историко-культурном процессе несомненна. Будучи одним из основных литературных жанров на Руси на протяжении длительного времени (начиная с XI и фактически до XVII в.), агиография составляет довольно значительную часть русского древнеписьменного наследия, демонстрируя прекрасный образец книжно-литературного языка. В этом смысле агиография, будучи «одним из самых формализованных литературных жанров», дает богатейший материал для изучения литературной житийной топики [Руди 2005: 59]. Материал для исследования извлечен из двух древнеславянских житий: Жития Епифания Кипрского и Жития Феодосия Печерского (ФП). Речь пойдет о бинарных (парных) сочетаниях типа душа и тело, плач и рыдания, радость и веселие и т. д. — традиционных агиографических формулах, своего рода «микротопосах». Принципиально важным представляется утверждение В. В. Колесова об исходной формульности древнего текста [Колесов 1989: 14, 136, 138, 148–164], вполне справедливое и применительно к агиографии. Этим исходным формулам принадлежит особая роль в создании целостного текста. Разумеется, при этом необходимо принимать во внимание динамические тенденции внутри самого целостного текста, что, в свою очередь, связано с различными типами преобразования текстообразующих компонентов. Механизм подобных преобразований может быть показан на примере некоторых традиционных формул — ситуативно мотивированных топосов. Например: Дух/душа и тело. Особый тип развертывания традиционной формулы (актуализирующей антонимические коннотации) представляет бинарные структуры, демонстрирующие случаи так называемого синтаксического параллелизма [Лихачев 1979: 169–175]. 
Показательны три фрагмента из ФП — аллюзия на ветхозаветную цитату:
Ср.: занѐ а́зъ убw а́ще не у ва́съ, сый тЕломъ ту же живы́й духомъ, ужѐ суди́хъ,  i акw та́мо сы́й; содЕѧвшаго си́це сїѐ (1 Кор. 5:3); также: а́ще бо и̉ пло́тiю w(т)стою̀, но духомъ съ ва́ми ра́дуѧсѧ и̉ ви́дѧ ва́шъ чи́нъ и̉ утвержде́нiе ва́шеѧ вЕры,  iаже во хр(с)та̀ (Колос. 2:5). В анализируемом источнике имеем: аще и тЕломъ о(т)хожю о(т) васъ. нъ д҃хъмь присно буду cъ вами (ФП, 63г); се бо сии пр҃пдбьныи о҃ць нашъ феодосии. аще и тЕлъмь о(т)лучи сѧ о(т) на(с). нъ ѧко же самъ рече д҃хъмь присно съ нами есть (ФП, 65а); и се ѧви сѧ ему о҃ць нашь феодосии г҃лѧ. чьто тако печалуеши сѧ или мьниши ѧко азъ о(т)идохъ о(т) васъ. аще бо и тЕлъмь о(т)лучихъ сѧ о(т) васъ нъ д҃хъмь вьсегда съ вами есмь (ФП, 65в).
Нередко цитаты из текстов Священного Писания никак не выделялись и включались в житийный текст без указания на источник, как бы исходящими от автора. В ФП эта сентенция атрибутируется преподобному Феодосию, что маркировано и синтаксически: примеры 1 и 3 — конструкции с прямой речью, пример 2 — конструкция с косвенной речью. Поэтому естественно, что такие структуры подвергаются разного рода преобразованиям на лексико-грамматическом и синтаксическом уровнях для согласования с основным текстом. Так, происходит разложение исходной синтагмы на составляющие и развертывание каждой части до размеров целого предложения. При этом возникают более сложные синтаксические отношения между компонентами новой структуры; как следствие такой структурной трансформации происходит усиление смысловой позиции ключевого для каждой структуры слова, получающего как бы дополнительный семантический акцент. Формальные признаки разрушения традиционной формулы — это расширение пространства текста за счет распространителей атрибутивно-обстоятельственного типа и актуализации новых синтаксических связей. Вместе с тем единство формулы-синтагмы «определялось не формальными признаками сочетания слов» (управлением, синтаксической валентностью и др.), а «семантикой ключевого слова» [Колесов 1989: 141]. Очевидно, что бинарные структуры (традиционные формулы), несомненно восходящие к текстам Священного Писания, восприняты на славянской почве и в результате длительного и своеобразного функционирования стали явлением славянской языковой культуры. И в этом смысле вполне могут восприниматься как исконные, «собственные». Существенно, что эти структурные единицы составляют тот языковой пласт, который (присутствуя в языке произведений не одного только церковно-книжного жанра) впоследствии становится достоянием национального литературного языка, безусловно обогатив систему образных выразительных средств языка [Колесов 1995: 81–82].   
Литература:
Колесов В. В. Древнерусский литературный язык. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 295 с.
Колесов В. В. Нарушения стиля и разрушение смысла в современных переводах Библейских текстов // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. К 80-летию Русской Северно-Западной Библейской Комиссии (1915–1995). СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1995. С. 81–105.
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд., доп. М.: Наука, 1979. 357 с.
Руди Т. Р. Топика русских житий (вопросы типологии) // Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 59–101.