Фантастический роман Антония Слонимского «Торпеда времени» впервые увидел свет в 1924 г. Он сразу был охарактеризован как, «написанный под влиянием Уэллса», и эта характеристика не вызывает возражений. Это влияние проявляется и в выборе героев, и в стилистике, но особенно — в тематике (путешествие во времени). Однако в разработке данной тематики, основоположником которой обычно считают Уэллса, Слонимский, безусловно, оригинален. В отличие от героя «Машины времени», герои Слонимского отправляются не в будущее, а в прошлое. Перемещение героя в прошлое литературе тоже было уже знакомо — за несколько лет до «Машины времени» Уэллса вышел роман Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Но и от этого произведения роман Слонимского отличается по многим существенным признакам. Различие способа перемещения в прошлое не так важно само по себе (наукообразное описание у Слонимского по сути не сильно отличается от удара в лоб, полученного героем Твена), сколько как знак подхода к прошлому: несерьезность способа у Твена вполне соответствует сатирическому подходу к настоящему и прошлому, а наукообразность у Слонимского настраивает на серьезный научный анализ прошлого и размышления о том, могла ли история сложиться иначе. Именно в этих размышлениях о возможности иного пути истории и состоит новаторство Слонимского — до него о прошлом так никто не писал. По сравнению со множеством опытов «альтернативной истории» роман Слонимского имеет еще одну сравнительно редкую особенность: альтернативность выступает не как результат иного более или менее случайного решения исторической личности или иной конфигурации каких-то внешних обстоятельств, а как результат сознательной деятельности героя-хронопутешественника. Такой подход к истории позже можно найти у Станислава Лема, но уже представленным в сатирической тональности («Звёздные дневники», Путешествие двадцатое, 1971 г.). Роман Слонимского, таким образом, оказывается первым опытом введения в художественную литературу не только темы возможности иного варианта исторических событий, но и совмещения этой темы с темой путешествия во времени как способа «исправления» истории. Увы, сопровождающая это утверждение вопросительная модальность в формулировке темы тоже вполне обоснованна. Ответ «да» можно считать оправданным, если ограничиться констатацией чисто хронологического факта. Но признать кого-либо основоположником какого-то литературного явления можно только в том случае, если его творчество нашло своих последователей, оппонентов, подражателей, пародистов и т. п., т. е. оказало влияние на последующий литературный процесс. В случае романа «Торпеда времени» о влиянии на литературный процесс говорить не приходится, и на фоне несомненного новаторства романа это обстоятельство достойно того, чтобы над ним задуматься. Прежде всего, следует отметить, что роман не стал явлением в польской литературе. При этом Слонимский был заметной фигурой в литературной жизни Польши на протяжении нескольких десятилетий (с 20-х по 70-е гг. ХХ в.). В 1918 г. он стал одним из основателей литературного клуба в варшавском кафе «Под пикадором», которое годом позже оформилось в поэтическую группу «Скамандр». Эта группа и возглавляемые ее членами периодические издания во многом определили «литературный пейзаж» межвоенной Польши. В годы Второй мировой войны Слонимский оказался в эмиграции, и при этом был достаточно близок (в том числе и географически) к основному польскому эмигрантскому центру (Лондон). В эмиграции он оставался до 1951 г., в послевоенные эмигрантские годы в течение нескольких лет возглавлял лондонский Институт польской культуры. До 1948 г. возглавлял секцию литературы в ЮНЕСКО. Вернувшись в Польшу из эмиграции еще до «оттепели», на волне «оттепели» в 1956–1959 гг. возглавлял Союз польских писателей. В 60–70-е гг. был в сложных отношениях с властями Народной Польши, участвовал во многих акциях оппозиционно настроенной интеллигенции, за что поплатился ограничениями на доступ к публикации свои произведений, но до конца жизни из Польши не эмигрировал и не прекращал литературной работы. Возможно, недооценка его фантастических произведений связана именно с тем, что фантастика воспринималась как литература несерьезная, развлекательная и, соответственно, не гармонировала с его имиджем «серьезного литенратора». При этом его часто не замечали и в работах, посвященных истории польской фантастики — вспоминали о «лунной трилогии» Ежи Жулавского (написана в 1901–1911 гг.) и от нее сразу переходили к Лему. Не удивительно, что и в мировой литературе (или в мировой фантастике) новаторский, хотя и написанный под влиянием Уэллса, роман Слонимского не был замечен. В представлении подавляющего большинства исследователей тему последствий воздействия на прошлое в научно-фантастическую литературу ввел Рэй Бредбери (рассказ «И грянул гром», 1952 г.). В данном случае, видимо, приходится констатировать вопиющее неравенство авторов, пишущих на разных языках, усугубленной подходом к фантастике как литературе априори несерьезной, развлекательной, адресованной невзыскательному читателю. Если исторические или социально-бытовые романы польских писателей переводились на европейские языки и даже могли принести их авторам Нобелевскую премию (Генрик Сенкевич — 1905 г., Владислав Реймонт — 1924 г.), то проза, относимая к категории «несерьезная, для массового невзыскательного читателя» может так и не дождаться перевода на основные европейские языки, а значимость фигуры автора в национальной литературе может в этом случае не стимулировать интерес, а наоборот, удерживать от перевода произведения, которое могло бы исказить представление об авторе, перемещая его в круг писателей «низкой» литературы.