Исследование базируется на материалах, собранных в ходе диалектологических экспедиций в левобережные районы Ульяновской области. Поскольку диалектный дискурс не предполагает той стилистической дифференциации, которая характерна для литературного языка, возникает вопрос о специфике отражения функциональных особенностей диалектных лексем в словаре. Как правило, исследователи выделяют в качестве семантических оснований экспрессивности интенсивность действия или признака, эмотивность или эмотивную оценку и образность. Н. А. Лукьянова связывает интенсивность не с любой количественной квалификацией предмета, явления, а только с такой, которая демонстрирует отклонение от «нормальной меры», и вследствие этого воспринимается нашим сознанием, в соответствии с определенными культурными установками говорящих, иначе, чем обычный, соответствующий некоторой социальной норме, или мере, предмет, явление [Лукьянова 2015, с. 190]. Экспрессивные лексические единицы актуализируют не усиление или ослабление некоторого явления, а представление говорящих о мере явления. Экспрессивность тесно связана с эмоциональностью и оценочностью, т. к. помимо основного значения действия, признака, предмета экспрессивная лексическая единица содержит семы эмоциональной субъективной оценки. Экспрессивные лексические единицы стилистически маркированы, данное свойство детерминировано их семантикой. Преимущественной сферой употребления стилистически сниженных экспрессивов являются в первую очередь разговорные дискурсы. В говорах экспрессивные лексические единицы играют весьма значимую роль, т. к. используются для выполнения важной для диалектной речи прагматической функции, т. е. для реализации намерения воздействия на адресата. Целью эмоционально-оценочного воздействия являются аксиологические установки адресата, при этом говорящий может высказывать оценку непосредственно по отношению  к адресату или к третьему лицу, репрезентируя свою аксиологическую установку и предостерегая адресата от опасности оказаться объектом общественного осуждения. Укажем, что фиксация такого рода лексики связана с определёнными сложностями в силу наличия у неё бранных, уничижительных, пренебрежительных или ласкательных коннотаций. Диалектоносители осознают особую маркированность подобных слов, считают, что они уместны только в среде «своих»: родственников, друзей [Урманчеева 2003, с. 5]. В то же время именно этот пласт лексики содержит имплицитную и эксплицитную информацию об аксиологических ориентирах данного субэтноса. Е. В. Иванцова считает важным и приемлемым в сборе фактического материала «прием "сосуществования", "включенности" в коллектив носителей любой разновидности языка с установлением психологических контактов и долговременности наблюдения» [Иванцова 2002, с. 21]. Экспрессивная лексика участвует в создании общей ценностной картины мира русского человека. Особый интерес представляет изучение когнитивного механизма создания экспрессивности как одного из путей формирования языковой картины мира в системе данной группы говоров. Экспрессивным лексическим единицам разговорных дискурсов свойственна широкая синонимия. В материалах словаря говоров Симбирского Заволжья наиболее значимый пласт экспрессивной лексики можно обнаружить среди глаголов, при этом большая часть глагольных экспрессивов семантически соотносится с небольшим числом понятий, образуя синонимические ряды: ʻбесцельно передвигатьсяʼ — блукать, шлёндать, лындать, лыскать, шаманяться, швыряться, гасать, ср. также фразеологизм полава носит; ʻиспачкать (испачкаться)ʼ — заварзать (заварзаться), изварзать (изварзаться), загваздать (загваздаться), ляскать, нагваздать, учупахаться; ʻпить, выпитьʼ – выхлюпать, выглохтать, глохтать, глыкнуть, набуздыкаться, надудониться; ʻразговариватьʼ — балясничать, жувекать, калякать, лялякать и т. д. Большая часть экспрессивных существительных связана с характеристикой человека по внешним признакам (ʻвысокий человекʼ — варлаган, вёха, долготьё; ʻневысокая женщинаʼ – пендюрка, летушка; ʻхудая женщинаʼ – лещотка, синтюшка, кошачья потягота) или по особенностям поведения (ʻнеаккуратный, неряшливый человекʼ — халатница, чучундра, чувырла, шобонка, расшамаха; ʻпьяницаʼ — зюзя, латрыжник, запиток, пропиток). Экспрессивные существительные активно используются и для номинации частей тела, в первую очередь, частей лица, рук, ног: ʻрот, губыʼ — сусалы, брылы, хабальник, хайло; ʻглазаʼ — лупозены, бельмы, буркалы, зенки; ʻрукиʼ — краги, цапы, клипсы; ʻногиʼ — лытки, швырлапы и т. д. Как отмечают исследователи, диалектные экспрессивные лексические единицы подчиняются тенденции к «экспансии» — расширению территории употребления, что проявляется в их интердиалектном характере. В лексических материалах по Симбирскому Заволжью зафиксирована экспрессивная лексика и других частей речи, в частности, прилагательные с семой интенсивности признака: чумурудный ʻненормальный, со странностямиʼ, схолядный ʻочень худойʼ, большекромый ʻненасытныйʼ и др., наречия со значением ʻбыстроʼ — шементом, шибко, междометие аба, обозначающее эмоцию удивления, обеспокоенности или расстройства. Состав и специфика экспрессивных лексем в материалах по Симбирскому Заволжью отражают культурные стереотипы данного субэтноса, которые, в свою очередь, являются частью общерусских стереотипных представлений об уважительном отношении к труду, созиданию, хозяйственности, скромному поведению.

Литература

Лукьянова Н. А. Экспрессивная лексика разговорного употребления в семантическом аспекте // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2015. Т. 14, вып. 9: Филология. С. 183–201.

Урманчеева И. С. Экспрессивы со значением лица в говорах Вологодской области. Вологда, 2003. 95 с. Иванцова Е. В. Феномен диалектной языковой личности: автореферат дисс. … доктора филологических наук. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2002. 21 с.