В своем творчестве современный американский писатель Ричард Пауэрс (р. 1957, Powers) последовательно применяет метод художественного синтеза, соединяя в рамках одного романа различные дискурсы: научный, художественный, музыкальный и мифологический. Обращение к мифологическому дискурсу происходит, как правило, за счет инкорпорирования в ткань произведения мифологических мотивов и образов. Так, использование мифологических ассоциаций в романах «Галатея 2.2» (1995, «Galatea 2.2») и «Орфей» (2014, «Orfeo») помогает писателю организовать повествование на сюжетно-композиционном уровне, а на идейно-тематическом уровне – попытаться осмыслить процессы, происходящие в современном обществе, с позиций древнего мифа, а также поставить вопросы о настоящем и будущем современного человека.
В романе «Верхний ярус» (2018, «The Overstory») вновь взаимодействуют научный, художественный и мифологический дискурсы. Связь с мифологическим контекстом реализуется через включение образов, ключевых имен, преобразованных цитат из античных, библейских, скандинавских, индуистских и китайских мифов о деревьях. Так, древняя секвойя преподносится читателю в образе дерева Иггдрасиль (Древо жизни в германо-скандинавской мифологии, олицетворяющее Вселенную и взаимосвязь всего на Земле). Введение данного образа привносит в роман мотивы творения и познания мира. Эти мотивы актуализируются также через образы деревьев, фигурирующих в индуистской (фиговое дерево) и китайской (тутовое дерево) мифологиях, где они олицетворяют собой всё то же Древо жизни, а, кроме этого, «участвуют» в солярных и космогонических мифах. Упоминание мифа индейцев племени чинук о Кемуше (миф о создании мира) и мифа о сосне и монстре-бобре (миф об обретении огня) вновь актуализирует мотивы творения и познания. Наконец, данные мотивы транслируются через пересказ библейского мифа о сотворении мира, при этом подчеркивается, что деревья и растения прибыли в этот мир раньше человека. Использование знаковых мифологических имен (Мимант, Геракл) применительно к деревьям помогает читателю зрительно представить их размеры и мощь, а мотивы творения и познания мира, заключенные в приведенных выше мифах, дают читателю возможность почувствовать их возраст, силу и величие.
Помимо этого, в романе присутствует мотив превращения, который вводится через пересказ античного мифа о Бавкиде и Филемоне (миф о супружеской паре, которых боги наградили вечной жизнью, превратив в долговечные деревья — дуб и липу) и через включение идей Овидия о взаимопревращении всего живого на Земле. Мотив превращения обыгрывается на уровне персонажей, что происходит за счет проведения параллелей между персонажами и деревьями: повествование об индуистском мальчике разворачивается на фоне образа фигового дерева, а повествование о дочери китайского эмигранта — на фоне тутового дерева. Тем самым автор закрепляет за каждым персонажем свое дерево, что подтверждают и иллюстрации деревьев, данные в начале каждой отдельной главы, посвященной конкретному персонажу. Так, для истории о супружеской паре автор выбрал картинки дуба и липы, проведя аналогию с упомянутыми выше Бавкидой и Филемоном. Наконец, по мере развития сюжета отдельные персонажи присваивают себе имена деревьев. За счет игры с именами, иллюстрациями и аналогиями меняется фокус повествования: деревья сами становятся персонажами романа. На это указывают и использованные писателем нарративные техники: смена внутренней фокализации (когда читатель видит события глазами одного из персонажей) на внешнюю (читатель способен обозревать картину сверху, с высоты древесных крон), а также ведение повествования в настоящем времени, даже тогда, когда рассказывается о событиях давнего прошлого. Таким образом, текстуально и художественно реализованный в романе мотив превращения говорит о том, что главными героями романа являются не люди, а деревья. Использование настоящего времени подчеркивает разницу между временными измерениями, данными дереву и отмеренными человеку. В названии романа заключена игра слов: overstory – верхний ярус (термин в дендрологии; нижний ярус занимают травы и лишайники, а самый верхний — деревья) и overstory — сверхистория, надистория, предыстория. Тогда как история отдельного человека измеряется годами, история дерева может длиться века, а то и целое тысячелетие, представляя собой сверхисторию. В то же время в том, что персонажи с их историями представлены в самой первой части, именуемой «Корни», прослеживается мысль писателя о том, что человек проигрывает дереву не только во временном плане, но и в пространственном, занимая лишь самый нижний ярус леса. Данная идея служит напоминанием человеку, живущему в век индустриализма и занятому повсеместной эксплуатацией окружающей среды, о том, что в этом мире он — лишь маленькая частичка, и он пришел сюда самым последним из всех живых существ. Критика деятельности современного человека раскрывается и за счет сопоставления отношения древних к деревьям (почитание и уважение) с отношением к ним современного человека (вырубка леса и уничтожение ценных эндемиков).
Таким образом, мифологические реминисценции, выявленные в данном тексте, служат организации следующих структурообразующих мотивов: мотивов творения и познания, мотивов взаимосвязи и взаимопревращения. Данные мотивы существенно влияют на моделирование сюжета и формируют идейный каркас произведения, основными составляющими которого являются: определение места современного человека в мире и характеристика его деятельности. Идея взаимопревращения и взаимосвязи всего живого подразумевает то, что нанесение вреда природе человечеством в конечном счете отразится на самом человечестве. В связи с этим, роман можно читать как предупреждение и напутствие индустриальному будущему человечества.
Литература:
1. Powers, R. Galatea 2.2. — NY: Farrar, Straus, Giroux, 1995. 329 p.
2. Powers, R. Orfeo. — NY: W. W. Norton, 2014. 400 p.
3. Powers, R. The Overstory. — NY: W. W. Norton, 2018.