Самохарактеристика грамматического направления (школы) как «функционально-коммуникативного» предполагает, что его представители не могут устраниться от решения актуальных задач сегодняшнего дня в русле утвержденной С.С. Аверинцевым в его классической статье «Филология» в Большой советской энциклопедии функции филологии как «службы понимания», высвобождающей возможности интерпретации текстов, но и ограничивающей ее произвол. Одной из таких актуальных задач является противодействие негативному информационному воздействию, критическим видом которого является информационная война (вид негативного информационного воздействия, направленный на такое изменение состояния сознания атакуемого субъекта, которое приводит его к саморазрушению). Филолог должен обладать необходимым набором текстов и методикой их анализа не только для того, чтобы уметь определять попытку негативного информационного воздействия, защищаться от него и уметь защитить других, но и для того, чтобы сформировать из себя и помочь другим людям сформироваться как личность, иммунная к негативному информационному воздействию, отражающая его не только сознательно и активно, но и по принципу «как с гуся вода». Несмотря на то, что, казалось бы, существуют отрасли современной лингвистики, прямо предназначенные для решения проблем информационного противодействия (риторика, психолингвистика, политическая лингвистика), именно функционально-коммуникативная грамматика обладает инструментами, нужными для того, чтобы поставить информационное противодействие на твердую научную базу. В первую очередь, это субъектный анализ текста, включающий рассмотрение как субъектов, входящих в коммуникативную рамку высказывания (отправитель, получатель, наблюдатель — по К.А. Долинину), так и внутритекстовых субъектов. И те, и другие могут иметь в тексте разную степень выраженности, определенности, персонализированности, близости или чуждости друг другу, авторитетности друг для друга и т.п., и все это находит выражение через языковые средства, которые коммуникативная грамматика помогает вскрыть и сделать явными не только для ученого, но и для «наивного» интерпретатора. Управление «видимостью – невидимостью» факта, которое является одним из важнейших принципов инфомационного воздействия и противодействия, находит здесь параллель в операциях с языковыми структурами, позволяющими сделать видимыми имплицитные компоненты или смыслы этих структур. Простейшим примером является анализ конструкций, в которых один из субъектов скрыт, сделан как бы «невидимым», например, получившее распространение в последнее время «Мне стыдно» (без указания на субъект перед которым стыдно) или регулярно поднимающийся манипулятивный вопрос, который несколько лет назад на сайте «Дождя» (иноагент) был сформулирован как «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Манипулятивный характер вопроса основан на сокрытии в предикации «кто сдает что кому» второго субъекта — субъекта, который выступает в данном случае по умолчанию как готовый принять сдачу Ленинграда, «чтобы сберечь сотни тысяч жизней». Такая простая грамматическая операция, как превращение этого субъекта из невидимого в видимый, задает для получателя сообщения направление информационного поиска, который быстро и очевидно раскрывает манипулятивную сущность вопроса и приводит к установлению факта, который данный вопрос требует оценить, пропуская риторические статусы установления и определения. Еще одним типичным примером информационного воздействия, основанным на манипулировании субъектной структурой текста, является вопрос, который в формулировке опроса 2017 г. Левада-центра (иноагент) выглядел следующим образом: «Слышали вы о секретных протоколах к пакту о ненападении, подписанному в августе 1939 года между фашистской Германией и СССР (пакт Молотова — Риббентропа), предусматривавших раздел Польши и раздел сфер влияния в Европе?» https://www.levada.ru/2017/09/13/16612/  В этом вопросе совмещаются два типа информационного воздействия, связанного с субъектной структурой: 1) воздействие, как бы замкнутое только в данном высказывании, проявляющееся в нем без соотнесения с другими текстами (номинация одного из субъектов договора не ограничивается официальным названием государства, а включает прилагательное, несущее отрицательную оценку – фашистский); 2) воздействие, раскрытие которого требует выхода за пределы данного текста и запускает информационный поиск. В данном вопросе и других манипулятивных высказываниях на эту тему номинация «Польша» выступает как имя объекта, пассивно претерпевающего воздействие, лишенного субъектности; если же мы обратимся к другим дипломатическим текстам той эпохи, то обнаружим, что Польша выступает в них как активный и даже агрессивный субъект, нацеленный на расчленение территории СССР. Использование названия государства в локативном или в субъектном значении заложено в системе языка — придание выпуклости, «видимости» одному из значений и «невидимости» другому служит одной из техник информационного воздействия. Анализ субъектной структуры текста особенно важен при защите от информационной агрессии определенных типов субъектов-отправителей сообщения, например, субъекта-паникера, одной из любимых техник которого является использование нашей невнимательности к субъектной структуре высказывания (в частности, предъявление «тревожных фактов», субъект которых не может совершить действие, названное в предикате), а второй — обобщение субъекта («все уже паникуют, следовательно, паникуй и ты»). Коммуникативная грамматика предлагает, в свою очередь, технику изоляции субъекта-паникера через использование противопоставления «свой – чужой» и критический анализ сочетаемости субъекта и предиката в «тревожащих» суждениях.
Литература:
Долинин К.А. Стилистика французского языка. М., 1987. [Электронный ресурс]: http://philologos.narod.ru›dolinin/dolinin1987.htm