В обширном и многообразном наследии Юрия Нагибина есть корпус текстов, который можно определить как «московский» по аналогии с уже традиционным понятием «петербургский текст». Как своего рода связующее звено между двумя этими линиями в литературе ХХ века может рассматриваться роман Андрея Белого «Москва» (1926–1932), корреспондирующий с его более ранним романом «Петербург» (1912–1913). Рождение «московского текста» в ХХ в. обусловлено утверждением новой исторической роли Москвы. Его формирование активно происходило в 20-е гг. в разных жанрах: это и циклы очерков Сигизмунда Кржижановского («Штемпель: Москва», «Московские вывески» — 1925), и с тяготеющая к эстетике физиологического очерка публицистика Михаила Булгакова 20-х годов и его фантастическими повести. Ностальгическое изображение старой Москвы дают повести Александра Чаянова, прежде всего «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (1923). Москва новой эпохи предстала в романе Юрия Олеши «Зависть». В 20-е- 30-е годы были созданы тексты, ставшие частью литературной жизни много позднее: роман «Мастер и Маргарита» (1965-1966) и повесть «Собачье сердце»(1987) Михаила Булгакова. Возвращение к этой линии произошло уже в послевоенные годы, знаковым произведением можно счесть повесть Юрия Трифонова «Студенты» (1950). У Нагибина московская тема зазвучала в годы оттепели. Возникшая в ней лиричность, подсказанная эстетикой «исповедальной прозы», обозначила иной, сравнительно с сороковыми и пятидесятыми годами, уровень его творчества. Произведения Нагибина создавались в разных жанрах: повесть в рассказах «Чистые пруды», цикл «Книга детства» («Лето», «Старые переулки», «Школа»), «Мой первый друг, мой друг бесценный», «Всполошный звон. Книга о Москве», «Московское зазеркалье» и примыкающие к ним очерки по истории города. В этих текстах Москва — и место действия, и источник историко-литературных ассоциаций, и двигатель сюжета, и — главное для Нагибина — синоним детства, соединяющего пространство и время. Пространство сужено до времени детства — это район Чистых прудов, описанный как микрокосм, школа видится аналогом пушкинского Лицея. «Московский миф» у Нагибина изначально получил своеобразную окраску – это мифология детства («трудного, бедного и прекрасного»), и она просвечивает в тематически разных произведениях. Мотив детства углубляясь, срастается с темой военного поколения, к которому принадлежал Нагибин. Школьная юность его персонажей ретроспективно увидена как предвоенная. Облик героя военной повести «Павлик» (1960) в его юные годы, в сущности, воссоздан в написанных позже «Чистых прудах» (1962). Это связывает «московский текст» с произведениями писателя о Великой Отечественной войне и послевоенных судьбах ее участников, порой — в их драматическом преломлении, как это происходит в рассказе «Терпение». В повести «Чистые пруды», воссоздающей реалии 30-х годов — в точном соответствии с хронологией биографии писателя — мир детства показан замкнутым в самом себе, в него не проникают события взрослой жизни. Единственным знаком истории становится гражданская война в Испании, трагически предсказавшая будущее чистопрудных мальчиков. Стержнем сюжета стала история первой любви. Не отторжимая от той эпохи тема репрессий, вошедшая в жизнь юного Нагибина через судьбу его отчима, осталась за пределами этого окрашенного лиризмом художественного пространства, став основой повести «Встань и иди» (1954-1989). Другая проекция московской темы — это образ старой Москвы его  воспоминаний, ставший  истоком тяготения писателя к исторической проблематике и в прозе, и в киносценариях. Погруженность Нагибина в образы своего московского детства во многом обусловила принципиальные черты его эстетики. По признанию писателя, при построении произведения он всегда предпочитал идти от невымышленных событий, от реальных людей. Этим обусловлен и образ повествователя, минимально дистанцированный от автора. Только в последний период творчества Нагибин обрел большую свободу вымысла. «Московский текст» Нагибина существует в контексте сходных по тематике произведений его предшественников и современников. Здесь, как и в творчестве самого писателя, можно выделить разные жанровые линии. Воссоздание облика ушедшей Москвы связано с именем Владимира Гиляровского, москвоведческие труды Петра Сытина он нередко цитирует. Мистические черты в жизни города перекликаются с мотивами булгаковской прозы. Бесспорно, самым близким Нагибину писателем является Юрий Трифонов. Их объединила общность «времени и места» судьбы, при принципиальных различиях проблематики и эстетики.     Традиции «московского текста» не прерываются: в этом ряду повесть «Хохловский переулок» Леонида Зорина, «Московская сага» Василия Аксенова, роман «Камергерский переулок» Владимира Орлова.  Значение созданного Юрием Нагибиным  в этой области несомненно. Особенности его «московского текста» при несомненной и открытой лиричности не заслонены фигурой автора (чему яркий пример Булгаков). Это позволяет точнее выявить типологию, и в сравнении в «петербургским текстом» интерпретировать своеобразие «московского».