Значительная часть интерпретаторов рассказа В. М. Гаршина «Очень коротенький роман» (в ряде статей, в главе из «Истории русской литературы», написанной Е. И. Кийко) рассматривает текст через оптику внеположного ему авторского отношения к войне. Между тем, эпизод, в котором Гаршин описывает войну, изложен, в терминологии Ж. Женетта, в темпе «резюме»: повествование опережает события, которым уделено несколько коротких «конспективных» предложений. В этой связи искать ключ к пониманию рассказа в гаршинском отношении к войне представляется не вполне адекватным тексту.

В самом тексте Гаршина встречаются отсылки к иным художественным произведениям, напр., к роману Ч. Диккенса «Наш общий друг». «Я молодой человек на деревянной ноге. Быть может, вы скажете, что я подражаю Диккенсу», — характерно, что нарратор, ведущий повествование от первого лица, называет героя романа, с которым как бы сравнивает себя, «литературным человеком». С одной стороны, этот пассаж можно принять за «игру с читателем», основанную на попытке создать двусмысленность (повествование является «документальным» или вымышленным?), но по прочтении рассказа функциональная нагрузка использования этого «чужого слова» представляется совершенно иной.

Дело в том, что в кульминационном моменте рассказчик по какой-то не называемой причине «уступает любимую девушку» другому. Он отказывается от своего желания, не проявляя агрессии, т. е. рассказ может быть воспринят как текст о том, каким образом человек сознательно лишается «я» активного, «я» действующего, «я», выстраивающего свою жизнь (герой лишается субъектности). При этом, пытаясь объяснить «имплицитному читателю» причину решения, рассказчик рассуждает: «Вы бы предпочли несчастье трех людей несчастью вас одного». Занимая в оценке всякого «проницательного читателя» «непопулярную» позицию, герой стремится сохранить особый взгляд на мир, поступить в соответствии с собственной аксиологией («лучше несчастье одного, чем несчастье троих»). Образ «проницательно читателя», отсылающий к роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?», как бы показывает неоцененность и неоценимость потери акторности — т. е. той «цены», которой дался отказ от любимой.

В этом свете открывается художественная функция упоминания в начале рассказа «литературного человека» и гипотетическое уподобление героя ему. Последний настолько лишается субъектности и акторности, что кажется даже в пределах мира художественной реальности «воображаемым», вымышленным.

Исходя из вышеизложенного понимания рассказа, в ходе доклада планируется также рассмотреть функцию упоминания рыцарей из «старых романов» и значения, заложенные в поэтике заглавия.