«Злодей Емелька» vs «сладкоязычный, милостивый, мяхкосердечный российский царь»: именование Пугачева в документах 1770-х гг.
Дмитрий Владимирович Руднев
Докладчик
доцент
Санкт-Петербургский государственный университет
Санкт-Петербургский государственный университет
Ключевые слова, аннотация
Антропоним, XVIII в., деловой язык.
Тезисы
Принципы именования людей в документной коммуникации XVIII в. были заложены в
ходе Петровских реформ. Так, c
1702 г. челобитные и прочие просительные документы подписывались не
полуименем, а полным именем и фамилией. Аналогичным образом стали подписываться
и иные документы. В тексте документа люди именовались обычно при помощи
двусловных номинаций: по имени и фамилии либо сочетанием звания (должности) и
фамилии. При повторной номинации обычно указывалась только фамилия. Отклонения
от этих правил касались имен руководителей учреждений и некоторых наиболее
важных представителей власти. Особым образом в документах именовались
императоры и императрицы.
Существовавшая система номинаций отражала сложившуюся структуру
общества. В связи с этим документы, связанные с Пугачевским восстанием,
интересны тем, что обнажают указанные принципы номинации. Употребление имени императора в первых документах, исходивших от Пугачева, отклоняется от
привычных официальных номинаций, отражая, с одной стороны, народные представления о власти, с другой — недостаточное владение навыками деловой речи. Однако с конца 1773 г. в
документах восставших принципы употребления царского имени ничем не отличались
от документов официальной власти.
После подавления восстания в розыскных делах имя Пугачева сопровождается
различными приложениями. Часто такое приложение используется вместо антропонима.
В приговоре Пугачев назван «бунтовщиком», «самозванцем», «государственным
злодеем», «мучителем», «извергом» и т. д. Официальные документы именовали его полуименем
Емелька. Такое полуимя было выражением отношения официальной власти к человеку, пошатнувшему
государственный строй, и сочетало исключение имени Пугачева из официально принятого
антропонимикона и презрение (а отчасти и страх) к носителю этого имени.