В сегодняшнем репертуаре петербургских театров не найти спектакля, который вызвал бы у критики такую растерянность. От Константина Богомолова, столь долго специализировавшегося на ёрнических «деконструкциях» русской и европейской классики, вполне резонно было ожидать еще более залихватского обращения с забытой советской стихотворной пьесой Виктора Гусева «Слава», успешно игравшейся почти на всех сценах страны с 1936 г. до конца сталинской эпохи. Однако ничего подобного не случилось. На сей раз режиссер предложил, по его собственным словам, «чистый продукт», т. е. попробовал подойти к материалу «без всяких концептов», увидел в пьесе «старинный механизм, запыленный, проржавевший» и решил «взять этот механизм, подремонтировать его, очистить — и завести, чтобы он заработал».
Анализируя этот спектакль, надо учитывать, что режиссер ни в коей мере не озабочен осмыслением какой-либо жизненной или эстетической реальности. Он работает не с ней, а с разного рода формами ее восприятия. Это тот совсем не оригинальный, а в наше время уже банальный случай, который пятьдесят лет назад был описан в одной из статей Михаила Лифшица, посвященных специфике модернистского художественного сознания. Случай уже постмодернистской, по своей сути, практики, которая предполагает, что сам по себе художественный продукт «уже не имеет никакого самостоятельного значения. Важно то, что художник подмигивает нам из своего угла. <…> Художник имеет дело не с явлениями реального мира, а с готовыми формами их изображения (или, добавим от себя, стереотипами восприятия. — А. Ю.), оторванными от реальности и подлежащими разным манипуляциям».