В конце 40-х гг., громя вторую серию «Ивана Грозного» Эйзенштейна, Сталин заметил, что русский царь в режиссерской трактовке оказался похож на Гамлета («Не царь, а Гамлет какой-то»). В контексте сталинской эпохи сравнение с Гамлетом очевидно приравнивалось к оскорблению. Не удивительно, что в 60-е гг. экранизация трагедии принца датского, осуществленная Григория Козинцевым, стала едва ли не политическим манифестом эпохи «оттепели» (во всяком случае именно так позиционировал свой фильм сам автор). Можно сказать, что «оттепель» реабилитировала Гамлета, снова превратив его в ключевого культурного героя русской интеллигенции. Помимо самого фильма Козинцева вспомним хотя бы отчетливо гамлетовский мотив встречи героя с тенью отца из еще одного манифеста начала 60-х гг. — «Заставы Ильича» Марлена Хуциева.

После «Гамлета» Козинцева ни один отечественный режиссер не брался за аутентичную адаптацию пьесы Шекспира. Пост-козинцевский Гамлет всегда современен эпохе, ироничен и полемичен по отношению к эталонному Гамлету-Смоктуновскому. В докладе речь пойдет об «оттепельном» культе Гамлета и о последующей профанации этого культа, связанной с постепенным дистанцированием от «оттепельного» романтизма и начавшейся с фильма «Берегись автомобиля» Эльдара Рязанова, ученика Григория Козинцева. Последней на сегодня значимой для отечественного кино вариацией на гамлетовскую тему стал фильм «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова — постмодернистский пастиш, также претендовавший на роль своеобразного манифеста поколения «нулевых».