«Голубиная книга» как отражение народного поиска-обретения духовно-культурной идентичности
Ангелина Андреевна Рожкова
Докладчик
магистрант 1 курса
Самарский государственный университет
Самарский государственный университет
ауд. 213
2018-04-17
11:20 -
11:40
Ключевые слова, аннотация
В докладе рассматривается древнерусский духовный стих «Голубиная книга» как уникальный памятник, запечатлевший важный процесс народного поиска-обретения духовно-культурной идентичности. Раскрывается вопрос о специфичности такой новой идентичности на основе следующих структурных элементов «Голубиной книги»: книга как модель мира, мир как творение, человек и его путь, Священная история, пророки и «апостолы». Прослеживаются признаки народной идентичности, которая потом скажется в произведениях Ф. М. Достоевского, С. Н. Дурылина.
Тезисы
«Голубиная книга» —
древнерусский духовный стих XV
в. — изучался в основном методами описательной филологии и культурологии как
«объектное» явление.
Уникальность «Голубиной книги» заключается в том, что она запечатлевает важный культурно-исторический процесс: не Церковь как социальный институт является источником новой веры, а сам народ берет на себя задачу «катехизации». «Голубиная книга» фиксирует распространение христианской веры в народе и при помощи народа, словно сама идентичность рождается «не сверху», а «снизу».
В таком случае встает вопрос: так в чём же специфичность новой духовно-культурной идентичности, отражённой в «Голубиной книге»?
Специфичность «Голубиной книги» определяется народной христианизацией языческого и ветхозаветного и, как итог, обнаруживает себя в «почвенном христианстве».
I. Книга как модель мира. Само название — «Голубиная книга» — в символической форме закрепляло изменение мировидения древнерусского человека, актуализировало целый комплекс смыслов и переживаний, связанных с Книгой, с Библией. Новая идентичность народа соотносится уже не с пространственно-природным, а с культурно-духовным: для народа образом безмерного, непостижимого становится не физический мир, а Книга.
II. Мир как Творение. Духовный стих описывает мир как мир, сотворённый Богом. Заметен теоантропный принцип такого описания; мир творится «от антропологических начал» Бога. Народное осмысление мира как творения вполне согласуется с языческой антропоцентрической космогонией и библейской теоцентрической.
III. Человек и его путь. Священная история. В отражении грехопадения народная идентичность связана с осознанием греховности того, что до принятия христианства им не считалось. Очевидность греха и невозможность его прощения ясно осознаётся в народном сознании и проецируется на поведение первых людей. Народ представляет первых людей и себя, словно попадает в Священную историю, становится ее частью. Народное сознание христианизирует Ветхозаветного Бога, наделяет его всеобъемлющей любовью и милосердием.
IV. Пророки и «апостолы». Важным элементом «Голубиной книги» являются пророки и «апостолы», те, кому открывается тайна Книги и кто становится ее адептом и посланником. Адептами Книги в первую очередь являются цари и короли. Последователями становятся калики и богатыри, то есть выходцы из народа. Народное сознание воспринимает богатырей как защитников Святой Руси, а калик — как проводников между Богом и простыми людьми. Народное осмысление Божественных тайн происходит с опорой на народные предания (богатыри) и реалии жизни (калики).
Так основывается народная культурная идентичность, которая потом скажется и в таком явлении, как мужик Марей («Дневник писателя» Ф. М. Достоевского»), и в «Четвёртом волхве» С. Н. Дурылина.
Уникальность «Голубиной книги» заключается в том, что она запечатлевает важный культурно-исторический процесс: не Церковь как социальный институт является источником новой веры, а сам народ берет на себя задачу «катехизации». «Голубиная книга» фиксирует распространение христианской веры в народе и при помощи народа, словно сама идентичность рождается «не сверху», а «снизу».
В таком случае встает вопрос: так в чём же специфичность новой духовно-культурной идентичности, отражённой в «Голубиной книге»?
Специфичность «Голубиной книги» определяется народной христианизацией языческого и ветхозаветного и, как итог, обнаруживает себя в «почвенном христианстве».
I. Книга как модель мира. Само название — «Голубиная книга» — в символической форме закрепляло изменение мировидения древнерусского человека, актуализировало целый комплекс смыслов и переживаний, связанных с Книгой, с Библией. Новая идентичность народа соотносится уже не с пространственно-природным, а с культурно-духовным: для народа образом безмерного, непостижимого становится не физический мир, а Книга.
II. Мир как Творение. Духовный стих описывает мир как мир, сотворённый Богом. Заметен теоантропный принцип такого описания; мир творится «от антропологических начал» Бога. Народное осмысление мира как творения вполне согласуется с языческой антропоцентрической космогонией и библейской теоцентрической.
III. Человек и его путь. Священная история. В отражении грехопадения народная идентичность связана с осознанием греховности того, что до принятия христианства им не считалось. Очевидность греха и невозможность его прощения ясно осознаётся в народном сознании и проецируется на поведение первых людей. Народ представляет первых людей и себя, словно попадает в Священную историю, становится ее частью. Народное сознание христианизирует Ветхозаветного Бога, наделяет его всеобъемлющей любовью и милосердием.
IV. Пророки и «апостолы». Важным элементом «Голубиной книги» являются пророки и «апостолы», те, кому открывается тайна Книги и кто становится ее адептом и посланником. Адептами Книги в первую очередь являются цари и короли. Последователями становятся калики и богатыри, то есть выходцы из народа. Народное сознание воспринимает богатырей как защитников Святой Руси, а калик — как проводников между Богом и простыми людьми. Народное осмысление Божественных тайн происходит с опорой на народные предания (богатыри) и реалии жизни (калики).
Так основывается народная культурная идентичность, которая потом скажется и в таком явлении, как мужик Марей («Дневник писателя» Ф. М. Достоевского»), и в «Четвёртом волхве» С. Н. Дурылина.