В первые десятилетия XIX в. в русской культуре сосуществуют два явления — литературное гусарство Дениса Давыдова и буянство «реальных», исторических лиц (Ф. И. Толстой-Американец, М. С. Лунин, И. П. Липранди, Ф. А. Уваров и др.). Однако если для человека 1810-х гг. очевидна разница между гусаром давыдовской лирики и реальным буяном, то в следующих десятилетиях эти явления различаются все меньше, подчеркивается общая отличность, особость героя. Разгульное офицерское поведение и гусарство уже к концу 1830-х гг. сближаются: теперь носителем данного типа поведения становится именно гусар, а никто иной.   
Совмещение двух различных типов и мифов — давыдовского литературного и «буянского» исторического — происходит в литературе первой половины XIX в. (А. А. Бестужев-Марлинский, В. И. Карлгоф, Д. Н. Бегичев). Ключевую роль в этом процессе играет проза А. С. Пушкина.     
В качестве главных героев текстов, входящих в «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», часто фигурируют гусары: Сильвио и граф Б. в «Выстреле», Бурмин в «Метели», Минский в «Станционном смотрителе». Гусары как действующие лица и гусарство как мотив являются важными элементами в структуре повестей. Героев-гусар рассматриваемых текстов условно можно разделить на два типа: одни (Граф Б. и Бурмин) близки лирическому герою Давыдова, а другие (Сильвио и Минский) воплощают в себе реальных повес и буянов первой трети XIX в. Однако герои, генетически связанные с лирикой Давыдова, претерпевают значительную деформацию. Поэтический герой-гусар в «Повестях Белкина» прозаизируется, лишается некоторых важных черт, тем самым сближаясь с буяном.
После пушкинских повестей  два типа, поэтический и исторический, в русской прозе все больше сближаются. Уже к началу 1840-х гг. образ гусара-буяна, картежника и бретера, закрепляется в произведениях натуральной школы — например, в прозе В. А. Соллогуба.