В произведениях Гоголя отчетливо выделяются два типа персонажей: ритуальный и мечтательный. Ритуал задается отношением смысла и внешнего выражения. Смысл ритуала — мысль, чувственно выражается во внешнем поведении, а существует в нем, не отличается от своего внешнего выражения. В ритуальном плаче, например, скорбь не возникает в душе, в сознании, чтобы потом (если не во времени, то по смыслу «потом») выразится в действии, а существует в этом действии, совпадает с действием, длится столько, сколько длится плач. Неверно поэтому говорить что плач «означает скорбь», плач есть скорбь. Если поведение человека в широком смысле есть текст то в ритуале текст предшествует смыслу: лишь приобщившись к ритуально сложившемуся поведению, человек приобщается к смыслу; скорбь познается в плаче. Таковы герои малороссийских повестей Гоголя. Для них смыслы — «христианство», «любовь» и пр. — существуют только как способ поведения, или шире, как образ жизни. Таков и поручик Пирогов из «Невского проспекта», который сознает себя и в собственных глазах существует через принадлежность к родовым признакам «поручика». В «Невском проспекте» поручику Пирогову противопоставлен другой персонаж — художник Пискарев, — отчетливо выраженный тип мечтателя. Сознание и вместе с тем способ существования мечтателя заключается в подмене реального предмета или лица на воображением рожденный образ. В нашем случае подмена реальной девушки образом «мадонны». Реальностью для мечтателя является именно воображаемый образ. Гоголь ставит рядом и сравнивает ритуального персонажа, действительностью которого (которому, для которого) служит инвариантное рядовое поведение и мечтательного персонажа, реальность которого состоит в воображении, сне. Наиболее полное, завершенное развитие тема мечтательного сознания находит в повести «Шинель», в образе Акакия Акакиевича, для которого бытием обладают одни только буквы. Творчество раннего Достоевского почти полностью посвящено разработке различных сторон мечтательности. («Все мы вышли из гоголевской «Шинели»). У Пушкина и вскоре затем у Лермонтова появляется соврешенно новый тип персонажа, которого можно назвать рефлективным. Рефлективный персонаж не тождественен своему бытию (ни ритуалу, ни мечте), но относится к бытию, является субъектом или автором своего бытия. Его жизнь — переживания, страсти, поступки — подчиняются им же сочиненному сценарию. Такой персонаж является одновременно автором и участником своего текста. У рефлективного персонажа нет «свойств», «характера», одно только авторское тщеславие. Таковы Онегин и Печорин. В отношении к рефлективному герою совершенно по-новому встает традиционная проблема автора художественного произведения (Пушкина, Лермонтова) и героя произведения, поскольку герой одновременно является субъектом текста произведения.