Франк Ведекинд известен прежде всего как ненавистник буржуазной морали в отношении сексуальности. Предпринимая трансгрессивные попытки репрезентировать отличную от общепринятой модель сексуального поведения, писатель упражняется не только в герменевтике эротической сущности человеческого бытия, но и рисует идеал общества, который заведомо неосуществим в культуре fin de siecle. Полемичным является вопрос о том, представляют ли некоторые его тексты утопии в общеупотребительном для XIX–XX вв. смысле слова, так как не предлагают продуманной детальной социальной организации, альтернативной настоящему. Тексты-утопии Ведекинда, отличающиеся по своему стилистическому характеру от общепринятых в XIX–XX вв. утопий, являются полемичными визионерскими зарисовками, аутопойетически конструирующими культурную рамку, слабо связанную с общественным пространством.
Новелла Ведекинда «Мине-Гага или о телесном воспитании молодых девушек» (1903) может быть прочитана как утопия, как дистопия и как гротескная сатира. Такая поливалентность прочтения вытекает из самого предмета повествования: телесного существования людей женского пола. В пространстве утопического дискурса обостряется противоречивость тела как автономного субъекта, творящего новую реальность. Основывая свою утопию на преодолении буржуазных представлений о телесности и связанной с ней сексуальности, утверждая последнюю в качестве единственного полноправного субъект-объекта современности, Ведекинд организует пространство создания новой формы существования таким образом, что, во-первых, на период воспитания возврат в антителесную, асексуальную псевдовитальность запрещен, во-вторых, присутствует иерархия и принцип избранности. С одной стороны, в культуре модернизма телесность стоит за рамками любой репрессии, так как преодолевает простую необходимость, представляет собой царство естественности и свободы. С другой стороны, это всего лишь интеллектуальная ошибка и на самом деле телесность немыслима без особых законов и правил. Новелла Ведекинда парадоксальным образом показывает и то, и другое — телесность как свобода возможна, но эта утопия осуществится через дистопическое усилие. Иными словами, от репрессии культуры человек спасается репрессией тела, противопоставленного культуре. Однако телесность формирует новую культуру и эволюционирует уже в культуре. Обойти проблему репрессивной и одновременно освобождающей сущности телесности и сексуальности невозможно. Апория, с которой столкнулся Ведекинд, приводит к парадоксам репрессивности и санкционированности биополитики. Женщина, избавившись от гнета социальной роли, попадает в рабство «подлинной» сексуальной витальности.