Ирреальное путешествие героя в полилокальном пространстве фильма
Марина Александровна Шарапова
Докладчик
преподаватель
Всероссийский государственный университет кинематографии им. С. А. Герасимова
Всероссийский государственный университет кинематографии им. С. А. Герасимова
кинозал
2016-03-16
19:00 -
19:30
Ключевые слова, аннотация
Автор
рассматривает фильмы, в основе сюжетов которых оказываются невероятные путешествия
героев в другие исторические, географические и идеологические пространства: из времени
надежд гласности и перестройки в сталинское прошлое («Зеркало для героя»), из убогой
постсоветской действительности начала 1990-х гг. в развитое общество потребления («Окно
в Париж»). Знакомство персонажей с особенностями существования в иных мирах
позволяет им соотнести себя с реальным отечественным прошлым и действительным
настоящим, искать ответы на экзистенциальные вопросы, определять свое место в жизни.
Тезисы
В названиях картин В. Хотиненко и Ю.
Мамина «зеркало» и «окно» оказываются указателями иного пространства, в которое
попадают герои кинокартин.
Стилистически и драматургически авторы фильмов разрабатывают сюжетную коллизию, опираясь на традиции романтизма и неоромантизма. Это подчеркивается использованием музыки из произведений композиторов-романтиков Ж. Бизе, Р. Вагнера, С. Рахманинова, Ф. Шопена, К. Дебюсси. Оба фильма используют фантастический фабульный ход.
В картине «Окно в Париж» первое открытие «окна» связано с дурманящими после обильных алкогольных возлияний видениями героев. Момент перехода из привычного мира в иные пространства в фильме «Зеркало для героя» маркируется отсылкой развития действия к миру кино — искусства, появившегося в эпоху модерна.
Внутренний конфликт героя: долг или чувства, общественное или частное, — по-разному трансформируется в драматургии картин, возвращающихся к финалу в пространство постмодернистского отечественного настоящего.
Путешествие в 1949-ый г. помогает Сергею из «Зеркала для героя» примириться с отцом, почувствовать, почему родители были другими, как атмосфера сталинизма, наряду с героическими усилиями народа по восстановлению страны, определяли поступки каждого человека. Однако узнавание прошлого не добавляет цельности миропониманию героя. В экзистенциальных исканиях Сергей противоречит сам себе, и понимая, и осуждая поколение отцов за их поступки. Становится очевидным, что отцу и сыну трудно понять друг друга, поскольку они люди разных эпох: времени советского романтизма с четкой системой этических координат и эпохи хаотического постмодерна, ставящего во главу угла героя-индивидуалиста, критикующего прошлое, ироничного к настоящему и едва ли не безразличного к будущему.
Столица Франции как пространство иной желаемой зарубежной жизни манит отечественных персонажей начала 1990-х гг. из фильма «Окно в Париж» потребительским комфортом и частным благополучием. Однако аттракцион парижских приключений героя картины Чижова оканчивается ничем, поскольку позволяет распознать в мечте о загранице симулякр, ибо, несмотря на материальную успешность парижан, культуре здесь остается не так много места. Внутренний конфликт героя между долгом и чувством решается в пользу долга. Чижов возвращается в Петербург, мир которого впервые в завершающих кадрах картины выглядит солнечным и зеленым. Однако финал картины не дает надежды на то, что душевное стремление героя к идеальному постсоветскому миру будет реализовано. Новые усердные попытки «прорубить» фантастическое «окно в Париж» свидетельствуют, что внутренней опоры героя на нравственные ценности оказывается недостаточно, чтобы принять свою судьбу не как участь, а как достоинство и тем самым стать способным романтически изменять окружающий мир.
Стилистически и драматургически авторы фильмов разрабатывают сюжетную коллизию, опираясь на традиции романтизма и неоромантизма. Это подчеркивается использованием музыки из произведений композиторов-романтиков Ж. Бизе, Р. Вагнера, С. Рахманинова, Ф. Шопена, К. Дебюсси. Оба фильма используют фантастический фабульный ход.
В картине «Окно в Париж» первое открытие «окна» связано с дурманящими после обильных алкогольных возлияний видениями героев. Момент перехода из привычного мира в иные пространства в фильме «Зеркало для героя» маркируется отсылкой развития действия к миру кино — искусства, появившегося в эпоху модерна.
Внутренний конфликт героя: долг или чувства, общественное или частное, — по-разному трансформируется в драматургии картин, возвращающихся к финалу в пространство постмодернистского отечественного настоящего.
Путешествие в 1949-ый г. помогает Сергею из «Зеркала для героя» примириться с отцом, почувствовать, почему родители были другими, как атмосфера сталинизма, наряду с героическими усилиями народа по восстановлению страны, определяли поступки каждого человека. Однако узнавание прошлого не добавляет цельности миропониманию героя. В экзистенциальных исканиях Сергей противоречит сам себе, и понимая, и осуждая поколение отцов за их поступки. Становится очевидным, что отцу и сыну трудно понять друг друга, поскольку они люди разных эпох: времени советского романтизма с четкой системой этических координат и эпохи хаотического постмодерна, ставящего во главу угла героя-индивидуалиста, критикующего прошлое, ироничного к настоящему и едва ли не безразличного к будущему.
Столица Франции как пространство иной желаемой зарубежной жизни манит отечественных персонажей начала 1990-х гг. из фильма «Окно в Париж» потребительским комфортом и частным благополучием. Однако аттракцион парижских приключений героя картины Чижова оканчивается ничем, поскольку позволяет распознать в мечте о загранице симулякр, ибо, несмотря на материальную успешность парижан, культуре здесь остается не так много места. Внутренний конфликт героя между долгом и чувством решается в пользу долга. Чижов возвращается в Петербург, мир которого впервые в завершающих кадрах картины выглядит солнечным и зеленым. Однако финал картины не дает надежды на то, что душевное стремление героя к идеальному постсоветскому миру будет реализовано. Новые усердные попытки «прорубить» фантастическое «окно в Париж» свидетельствуют, что внутренней опоры героя на нравственные ценности оказывается недостаточно, чтобы принять свою судьбу не как участь, а как достоинство и тем самым стать способным романтически изменять окружающий мир.