Выявление отношений между литературным творчеством св. Тересы Авильской и такими феноменами, как «женский дискурс», «женская литература» и «женская мистика», следует начать с определения используемых понятий. Под «женским дискурсом» вслед за исследователями гендерной проблематики будем понимать социально обусловленную коммуникативную практику женщин. Соответственно «женской литературой» будем считать проекцию этой практики на литературное творчество. Несколько сложнее определить понятие «женская мистика», поскольку речь идет об историческом явлении, которое в немецкой духовной литературе известно с XII в. (Начало его системному изучению положено П. Динцельбахером в диссертации 1981 г. «Видение и визионерская литература в средние века».) Как показывают исследования, немецкая женская мистика — это весьма неоднородная по своей сути женская практика жизни во Христе, реализующаяся в различных формах: от духовного преображения до массового психоза, от рафинированной экстатической поэзии (ср. «Струящийся Свет Божества» Мехтильды Магдебургской, вдохновленный Песнью Песней) до монастырских «хроник» и «откровений», созданных плеядой второстепенных авторов-визионеров (Элсбет фон Ойе, Маргарет Эбнер и др.). Именно последние носили массовый характер и формировали «мифопоэтическую конструкцию» женской мистики, т. е. ее стиль. Идиостиль св. Тересы далек от мифопоэтики визионерской литературы средневековья, но это не значит, что ее жизнь во Христе оказалась оттесненной какой-либо иной коммуникативной практикой. Напротив, именно свойственные ей социально и культурно обусловленные черты определяют семантику, прагматику и синтаксис текстов автора-женщины. Так, тематической доминантой литературной практики св. Тересы является ее собственный мистический опыт, представленный в трех измерениях: биографическом, дидактическом и доктринальном. Тематика сочинений св. Тересы требовала особых речевых стратегий, которые бы позволили ей избежать суда Инквизиции. И писательница находит такие стратегические и тактические решения. Это статус «скромной монахини» и «писательницы по велению», боговдохновенное слово, риторика неуверенности, тонкая ирония, обращение к женской аудитории и др. Все эти характеристики могли бы рассматриваться в качестве признаков «женского дискурса», «женской литературы» и «женской мистики» при условии их литературной типизации, т. е. в том случае, если бы существовала традиция испанской женской духовной литературы, или, по меньшей мере, если бы у св. Тересы были литературные предшественники или последователи, воспроизводящие хотя бы отдельные черты ее дискурса (стиля). Их отсутствие не позволяет отнести творчество испанской писательницы к той или иной типизированной коммуникативной практике, заставляя говорить об уникальности ее авторского стиля.