В докладе предполагается рассмотреть два отдельных случая того, как восприятие средневековым писцом на слух редких слов может свидетельствовать об их реальном произношении. Так, только слуховой ошибкой можно объяснить появление в славяно-русской книге «Кааф» (переводах из вопрос-ответных толкований на ветхозаветные книги преимущественно Феодорита Кирского) формы «бергъ», соответствующей греческому «χίδρα» (Лев 23:14): «Что есть праженъ новыхъ бергъ да не ясть» (греч. «Τί ἐστι, ʿΠεφρυγμένα νέα χίδρα οὐ φάγεσθε», ср. в тексте Септуагинты: «πεφρυγμένα χίδρα νέα οὐ φάγεσθε»). Форма «бергъ» содержится во всех трёх известных списках «Каафа»: 1) в Кашинском Каафе — ГИМ, Муз. 4034, 1414/1415 г.; 2) в РГБ, Волок. 432, нач. XVI в.; 3) в РГБ, МДА-I 215, XVI в. Исходной для неё была, конечно, форма «пьргъ» — от «пьрга» ‘жареные (или сушёные) хлебные зёрна’ (см. Срезневский 2: 895–896), которую находим во многих южнославянских списках Восьмикнижия (напр., РГБ Григ. 1 1523–1543 гг., Сев. 1 XV в., Рум. 29 1537 г., ГИМ Барс. 3 XV в.), причём в ю.-слав. орфографии («прьгы» в сербских списках, «пръгы» и «прѫгы» в болгарских), тогда как в русских находим только «прягы» — от «пряга» (см. Срезневский 2: 1716, а также испорченные формы «прага» и «прока» — там же: 1362, 1533).
В славяно-русских Пятикнижиях, правленных по еврейскому Масоретскому тексту, также только особенностями произношения можно объяснить прилагательные с древнееврейским корнем «тагаш-» («táḥaš», Числ 4), причём «г» на месте «хета» исключает в качестве устного источника выходцев из еврейской диаспоры Восточной Европы, которые бы транслитерировали его как «тахаш-» (слова с этим корнем попали в 29-й выпуск «Словаря русского языка XI–XVII вв.», им также посвящена целая статья: Krivko R. Tagaš in der russischen historischen Lexikographie und Etymologie // I. Podtergera (Hrsg.). Schnittpunkt Slavistik. Ost und West im wissenschaftlichen Dialog. Festgabe für Helmut Keipert zum 70. Geburtstag. Teil 3: Vom Wort zum Text. Bonn, 2012. S. 59–68). Учитывая, что русское церковнославянское «г» было фрикативным, подобный способ передачи еврейского «хета» мог говорить о происхождении носителя подобного произношения из Западной Европы, из Рейнского региона, где евреев называли «bney hes» (буквально ‘сыны hеса’, т. е. народ, произносящий «хет» как [h]), тогда как евреев Восточной Европы, из Подунавья, называли «bney khes», поскольку они произносили «хет» как [х] (данная изоглосса хорошо известна из источников по крайней мере с XV в.). Кроме того, нельзя исключать и графическую путаницу между «хетом» (ח) и «heем» (ה).
Наличие подобных гебраизмов в славяно-русских Пятикнижиях, правленных по Масоретскому тексту (нами написание с корнем «тагаш-» проверено по спискам РНБ Солов. 74/74, Кир.-Бел. 2/7, РГБ Волок. 8, Егор. 648, Тих. 453), может довольно точно диагностировать происхождение носителей соответствующей устной традиции и датировать её влияние на славянскую Библию, однако точным выводам препятствует практически полная неизученность этих списков с точки зрения их языка и текстологии.