Английские поэты-метафизики оказали определенное влияние на становление художественной манеры Иосифа Бродского. В их числе был и Эндрю Марвелл. С поэзией английских романтиков Бродского связывает прежде всего ощущение распада мироздания, использование приема «кончетти» (англ. conceit), пристрастие к анжамбеманам, особенности строфики, увлечение сложными синтаксическими конструкциями, разорванными скобками или тире. Переводческой деятельностью Бродский занимался на протяжении всей своей творческой жизни, что было обусловлено как жизненными обстоятельствами, так и пристрастиями самого поэта. Стихи Марвелла Бродский переводил после возвращения из ссылки в 1965 году, когда он еще не так хорошо владел английским языком, как впоследствии, живя в Америке. Разбираемое нами стихотворение относится к натурфилософской лирике Марвелла. Сюжет этого произведения, насчитывающего 122 строки, сводится к следующему. Неверный возлюбленный Сильвио подарил нимфе молодого оленя, а сам бросил ее. Нимфа привязалась к олененку, который стал для нее олицетворением чистоты и нежности, однако бедное животное было смертельно ранено праздными наездниками и теперь умирает у ее ног. Нимфа оплакивает его смерть, предаваясь воспоминаниям и обещая поставить на могиле оленя памятник, который изображал бы ее саму, проливающую слезы над своим любимцем. История эта служит поводом к различным интерпретациям. Ее трактуют как противопоставление природы и современного мира, миролюбивой невинности и жестокой войны. Образ же молодого оленя отсылает к Песни песней или к «Энеиде» Вергилия, но в то же время олень может напоминать и об убиенном короле Карле Первом. В переводе этого стихотворения Марвелла И.Бродский неизменно сохраняет все формальные особенности подлинника – четырехстопный ямб, количество стихов, исключительно мужские рифмы, парную рифму, обилие анжамбеманов. Бродский активно использует архаичную и возвышенно-поэтическую лексику, но, следуя собственной манере, нередко употребляет слова и выражения современного ему разговорного русского языка в опасной близости к архаизмам. Эта особенность, присущая в дальнейшем и оригинальному творчеству поэта, будет восприниматься в нем как элемент неподражаемой авторской интонации, однако в переводе может вызвать сомнение. Переводчик сохраняет и игру слов оригинала (deer - dear), построив его на другом слове ПЯ «ласка» : «И фавна приручить я смог/На ласку расставлять силок». Здесь следует наконец сказать об ошибке, которая кардинальным образом повлияла на весь перевод стихотворения. Дело в том, что слова «fawn» (олененок, молодой олень до одного года) и «faun» (фавн) выглядят похоже, и, по-видимому, Бродский не стал лишний раз заглядывать в словарь, а, быть может, достаточно полного словаря просто не оказалось под рукой. К тому же, само слово «нимфа» естественным образом влечет за собой появление «фавна». И вместо оленя нимфа Бродского стала оплакивать фавна. По-видимому, переводчик почувствовал несоответствие между привычным образом фавна и описанным Марвеллом нежным и ласковым животным и поэтому для большего правдоподобия ввел отсутствующие у автора понятия, чтобы приблизить героя стихотворения к мифологическому персонажу. Человеку свойственно ошибаться. Это касается, в том числе, и больших поэтов, а уж тем более поэтов-переводчиков, вынужденных мимикрировать под иноязычного собрата. Но для тех, кто любит оригинальное творчество Бродского, чрезвычайно интересно исследовать также и его переводческую работу, поскольку те удачи, которые ему сопутствовали на этом пути, и в первую очередь эквилинеарность перевода, внимание к деталям, интонационная адекватность, передача анжамбеманов, игры слов, строфики, свидетельствуют об очень внимательном отношении русского поэта к переводу стихотворного текста. А это как раз то, что слишком часто приносится в жертву современными переводчиками поэзии.