В центре доклада стоит соотнесение мотивно-образной и художественно-антропологической системы В. Г. Распутина с концепцией Мирчи Элиаде как крупнейшего представителя интегргрального традиционализма в западноевропейской культуре. И хотя данная параллель лишена очевидной фактологической основы (Элиаде стал переводиться в России только в последнее десятилетие прошлого столетия, когда произведения русского автора прочно заняли свое место в национальной культуре), перекличка философа и прозаика имеет общеевропейскую проблематику. Это движение человечества по пути прогресса, ложное и истинное в этом движении, целесообразность обращения современного мира к многовековому опыту поколений. Все это актуализирует в сознании и подсознании человека устойчивые архетипические концепты.
Важно, что философ не считал себя историком религии; для него человек "традиционных обществ" — это личность, чья поведенческая модель неразрывно связана с понятиями мирского и сакрального. Не декларировал свою принадлежность к христианскому вероучению и Распутин, и его персонажи (знаменитые старухи), которые благодаря сращенности с природно-тварным окружением, живут в соответствии с естественным природным циклом. Однако оценивают они свое существование с главной высоты — высоты смертного часа, когда житейские нужды и потребности кажутся ничтожными. Но дело не только в эсхатологических настроениях, роль которых (особенно в "Прощании с Матерой") не может быть преуменьшена.
Выявляя структурные различия в поведении религиозной и нерелигиозной личности, М. Элиаде обращает внимание на отношение человека к так называемым иерофаниям, т. е. к тем вполне обыденным явлениям, через которые просвечивает священное начало мира, инобытие.
Данный тезис репрезентативно проецируется на распутинский текст. Пример: сакральность пространства обусловлена наличием сакральных объектов, к которым относятся храмовые постройки. Церковь на Матере стоит и теперь, но в советские времена ее приспособили под склад. Тем не менее остров не лишился высшей благодати: эквивалентом храма стал "царский листвень", верхушка которого срезана грозой. Но и без верхушки (подобно тому, как церковь без креста) дерево не потеряло мощного величия, будучи символом и залогом жизнестойкости деревни. В итоге возникает двузначная ситуация: до того, как сбили крест, старухи клали ему поклоны, что вовсе не мешало под Пасху и на Троицу у корней лиственницы складывать угощение. И хотя эти "подати", как и поклоны в сторону креста, постепенно сошли на нет, общее почтение к величественному дереву осталось, даже в то время, когда молитвенное стояние переместилось с "соборного" места в индивидуальное — красный угол в избах. Да и батюшки церковь давно лишилась, а у лиственя нашло приют невидимое существо — загадочный Хозяин острова, оставшийся с героинями до последней минуты их материнского бытия Это не пример двоеверия, о котором говорила классическая мифологическая школа, и не рудименты язычества, но знак присутствия в обыденности иерофаний, которые соотносятся с другой составляющей человеческого поведения — крипторелигиозностью.
Наконец, нельзя не отметить другого значимого совпадения. Один из разделов книги М. Элиаде "Священное и мирское" назван Terra Mater. Ономастическая параллель с Матерой не требует доказательств. Традиционализм русского писателя и западноевропейского мыслителя во многом порожден однотипной ориентацией на идентичные духовно-нравственные ценности.