1. Устойчивая связка нескольких слов почти архетипически-формульно повторяется из произведения в произведение у Грасса и закрепляется в сходном контексте – в окрестностях биографии братьев Гримм: уже в «Палтусе» (1977) встречается в вымышленной сцене встречи братьев Гримм с создателями сборника народных песен Арнимом и Брентано в 1807 г., как и на первых страницах романа о Гриммах: «ужасы войны под гром пушечной канонады», «темный лес вблизи», «страх во многих обличьях». Сам Грасс говорит о «стилеобразующей силе сказки» для него самого.
2. У Шлинка история не перекраивается, а переживается в «граничных состояниях» или потрясениях. Страх – не психологическая категория, а экзистенциал, «страх не перед чем-то, а страх как некое физическое состояние».
3. Оба текста Б. Шлинка и Г. Грасса – о возвращении домой, о странствиях по пути к себе, и оба – о признании в любви: у Грасса к делу жизни братьев Гримм, сотворившим язык как «дом бытия» в биографиях слов, вобравших в себя дух времени, в приключениях их смыслов, в прагматике классических текстов немцев: «Меня глубоко ранит и отвращает моя страна, язык которой я преданно люблю» (S. 300). Да и сама история жизни «кабинетных ученых» Якоба и Вильгельма Гриммов, сурово просквоженная смерчами политических событий прошлого и настоящего, казалось бы, энтелехийно уложилась в алфавитном строе – от A (Anfang ) до Z (Zettelkram, а потом – Zeit и Ziel). Но как раз завершение словаря в заключительных столбцах «Zeit» и «Ziel» и возвращает у Грасса всё на круги своя – к сериальному верчению времени: по формуле Vergegenkunft («прошлонастающее»): «Что было завтра, будет и вчера». У Шлинка выбор рассказчиком модели повествования по «Одиссее», этому «прообразу всех историй о возвращении», где ему уготована роль Телемака, уходит в виртуальный мир, сотворенный путем деконструкции: «Я тоскую по тому образу, который  я нарисовал себе, по придуманному мной отцу, который стал дорог моему сердцу».