Фольклорные мотивы в эпилоге романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» (история Тани Безочередевой)
Дарья Алексеевна Шабордина
Докладчик
студент 3 курса
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (филиал в Нижнем Новгороде)
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (филиал в Нижнем Новгороде)
Ключевые слова, аннотация
В романе
Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» история бельевщицы Тани Безочередевой,
дочери Юрия Живаго и Лары Антиповой, насыщена фольклорными мотивами и обладает схожими
чертами с волшебной сказкой. Повествование начинается с характерного сказочного
зачинa, а образ Тани соответствует архетипу сироты. Наблюдаются типичные для
сказок фабульные элементы — отлучка родителей, обман, преследование и чудесное
спасение. Сказочная вставка в эпилоге как отражает архаическое начало, так и
демонстрирует трагедию России.
Тезисы
Ключевые слова: Б. Л. Пастернак; «Доктор Живаго»; архетип сиротства; фольклорные мотивы; волшебная
сказка
Фольклорная составляющая романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» неоднократно привлекала к себе внимание исследователей (И. П. Смирнов, К. М. Поливанов, С. Г. Буров и др.). Однако история бельевщицы Тани Безочередевой, дочери Юрия Живаго и Лары Антиповой, взятая в этом аспекте, насколько нам известно, не попадала в поле зрения литературоведов. Между тем, именно эта история, рассказанная от первого лица, оказывается максимально близкой к различным жанрам фольклора, прежде всего, к волшебной сказке (далее мы приводим ее черты, опираясь на работы Е. М. Мелетинского и В. Я. Проппа — с работами последнего Пастернак был знаком [Смирнов, 1996: 55]).
Прежде всего, повествование Тани Безочередевой отделяется сказочным зачином с характерными для него особыми формулами («А мне правда есть что порассказать. Будто не из простых я, сказывали» [Пастернак, 2004: 508]). Образ Тани Безочередевой («я девушка неученая, без папи, без мами росла сиротой» [Там же]) соотносится с архетипом сироты в волшебных сказках, образ сторожихи Марфуши — с архетипом мачехи, наделенной «чертами ведьмы, колдуньи, даже людоедки» [Мелетинский, 2005: 155]. Сказочный генезис имеет и образ пришедшего к ним разбойника-людоеда («загрыз ведь он его на смерть, окаянный» [Пастернак, 2004: 512]).
Сходство с волшебной сказкой прослеживается и на фабульном уровне: отлучка родителей (Комаровский не знает о существовании девочки), обман вредителем жертвы («Думается маменьку обманули, не то сказали» [Там же: 509]), преследование (столкновение с разбойником-людоедом), чудесное спасение (причем в роли спасителя оказывается паровоз), наказание вредителя («руки ноги к рельсам привязали и по живому поезд провели — самосуд» [Там же: 513]). Наиболее важный момент — узнавание, которое происходит во время встречи Тани с генерал-майором Живаго, ее дядей («произведение в генеральские племянницы» [Там же: 505]).
Подобная сказочная вставка в эпилоге может быть рассмотрена в нескольких аспектах. С одной стороны, она указывает на извечное архаическое начало, которое на архетипическом уровне способно противиться злу. С другой стороны, судьба Тани наглядно демонстрирует масштаб произошедшей с Россией катастрофы («все переносное стало буквальным, и дети — дети, и страхи страшны» [Там же: 515]).
Литература:
Фольклорная составляющая романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» неоднократно привлекала к себе внимание исследователей (И. П. Смирнов, К. М. Поливанов, С. Г. Буров и др.). Однако история бельевщицы Тани Безочередевой, дочери Юрия Живаго и Лары Антиповой, взятая в этом аспекте, насколько нам известно, не попадала в поле зрения литературоведов. Между тем, именно эта история, рассказанная от первого лица, оказывается максимально близкой к различным жанрам фольклора, прежде всего, к волшебной сказке (далее мы приводим ее черты, опираясь на работы Е. М. Мелетинского и В. Я. Проппа — с работами последнего Пастернак был знаком [Смирнов, 1996: 55]).
Прежде всего, повествование Тани Безочередевой отделяется сказочным зачином с характерными для него особыми формулами («А мне правда есть что порассказать. Будто не из простых я, сказывали» [Пастернак, 2004: 508]). Образ Тани Безочередевой («я девушка неученая, без папи, без мами росла сиротой» [Там же]) соотносится с архетипом сироты в волшебных сказках, образ сторожихи Марфуши — с архетипом мачехи, наделенной «чертами ведьмы, колдуньи, даже людоедки» [Мелетинский, 2005: 155]. Сказочный генезис имеет и образ пришедшего к ним разбойника-людоеда («загрыз ведь он его на смерть, окаянный» [Пастернак, 2004: 512]).
Сходство с волшебной сказкой прослеживается и на фабульном уровне: отлучка родителей (Комаровский не знает о существовании девочки), обман вредителем жертвы («Думается маменьку обманули, не то сказали» [Там же: 509]), преследование (столкновение с разбойником-людоедом), чудесное спасение (причем в роли спасителя оказывается паровоз), наказание вредителя («руки ноги к рельсам привязали и по живому поезд провели — самосуд» [Там же: 513]). Наиболее важный момент — узнавание, которое происходит во время встречи Тани с генерал-майором Живаго, ее дядей («произведение в генеральские племянницы» [Там же: 505]).
Подобная сказочная вставка в эпилоге может быть рассмотрена в нескольких аспектах. С одной стороны, она указывает на извечное архаическое начало, которое на архетипическом уровне способно противиться злу. С другой стороны, судьба Тани наглядно демонстрирует масштаб произошедшей с Россией катастрофы («все переносное стало буквальным, и дети — дети, и страхи страшны» [Там же: 515]).
Литература:
Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки. М.; СПб., 2005.
Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений с вложениями: в 11 томах / Том IV. М., 2004.
Пропп В. Я. Морфология сказки. Изд. 2-е. М., 1969.
Смирнов И. П. Роман тайн «Доктор Живаго». М., 1996.