Публикация не предусмотрена

1. В последние десятилетия ХХ века оформилась новая исследовательская парадигма, получившая название когнитивной и породившая целый ряд междисциплинарных подходов на стыке «старых» академических гуманитарных дисциплин с одной стороны, и эволюционизма, антропологии и нейронауки – с другой. В число этих подходов, постепенно выделившихся в самостоятельные научные направления, входит и когнитивное религиоведение (наиболее подробный обзор на русском языке см.: [Шахнович 2013]). Возникнув поколением раньше когнитивного религиоведения, ритуалистика (Ritual Studies) стала одной из важных областей когнитивного религиоведения и предельно пластичным исследовательским подходом, позволяющим изучать как живые феномены , доступные непосредственному этнографическому полевому наблюдению, так и отдаленные от нас во времени, в частности, относящиеся к архаике и древности (например, применительно к раннему христианству см. [Uro 2016]), а также проводить диахронные исследования на более широком этнографическом и культурологическом материале (см., в частности, [Grimes 2014]). Одним из важных выводов, прямо вытекающих из такого подхода, следует счесть представление о том, что существуют определенного рода ритуалистические универсалии, объясняющиеся общими когнитивными причинами, порождаемые общими схемами мышления и проявляющиеся в схожих ситуациях. Эти универсалии могут по-разному проявляться в различных культурах, и за тем, что иному наблюдателю может показаться случайным сходством двух изолированных практик или феноменов, в действительности следует предполагать наличие той или иной действующей универсальной модели. Это заставляет нас со всем возможным вниманием относиться к таким параллелям, особенно в тех случаях, когда прямое заимствование представляется невозможным и маловероятным. 2.  На рубеже ХХI века отечественная фольклористика обратила внимание на детскую игру в «секреты»/«секретики»  [Адоньева 2001]. Современные интерпретации этой игры включают в себя довольно сложные объяснения психологического и даже психоаналитического уровня [Адоньева 2022:83-107]. Секретик оказывается бриколажем, обретающим ценность и целостность посредством (1) экрана – плоского куска стекла, отгораживающего заглубленную ямку, заполненную теми или иными предметами, (2) сокрытия этого экрана в земле, (3) мануальными манипуляциями, сопровождающими создание секретика и его демонстрацию и (4) использование секретика для создание индивидуальных и коллективных психологических состояний – чувства комфорта, удовольствия, дружбы и т.п. С. Б. Адоньева справедливо сопоставляет общую практику данной детской игры с другими, типологически близкими ей – игрой в клады и игровые похороны. Параллель же с похоронами выводит интерпретацию этой игры на широкое поле общеритуалистического и общекогнитивного исследования.   3.  Подобные интерпретации современного и, казалось бы, вполне изолированной фольклорного феномена заставляют вспомнить о предложенной Дэвидом Льюис-Уильямсом и Жаном Клоттом интерпретации палеолитических париетальных изображений, прежде всего, Пиренейского региона. Льюис-Уильямс, начав с исследования живой практики исследования койсанских наскальных рисунков (см. [Lewis-Williams 2002a]), показал, что нанесенные на поверхность камня фигуры не оказываются полностью двумерными: они зачастую появляются из трещин и скрываются в них, а также обыгрывают неровности стены. Сходные черты были обнаружены им и в палеолитической живописи – ее создание, согласно его интерпретации, было связано с восприятием вертикальной твердой поверхности как двумерной мембраны, на поверхность которой проецируются трехмерные образы, скрывающиеся внутри стены, и наблюдаемые самими создателями живописных изображений энтоптические феномены, сопровождающие коллективные и инициационные ритуалы, подразумевающие индуцированные измененные состояния сознания, в ходе которых нанесение негативных отпечатков ладоней отражало соприкосновение с мембраной и через это – слияние с наблюдаемыми образами ([Clottes; Lewis-Williams 1998] ([Lewis-Williams, 2002b] [Lewis-Williams, 2005]). В этом описании трудно не заметить перечисленные выше характерные типологические черты игры в секретики (плоский экран-мембрана, преобразующий сокрытое в толще грунта трехмерное пространство, создающее образы; мануальный контакт с образами; психологическая составляющая игры; социальные связи, образующиеся в ее ходе и т.п.), и это, как мне представляется, позволяет – mutatis mutandis – увидеть стоящие за игрой в секретики возможные ритуалистические универсалии общеантропологического порядка.    
Адоньева 2001 – Адоньева, С. Б. Категории ненастоящего времени. СПб: Петербургское востоковедение. Адоньева 2022 –
Адоньева, С. Б. Дух народа и другие духи. М./СПб.: «Т8 издательские технологии» / «Пальмира».
Шахнович 2013 – Шахнович, М. М. Когнитивная наука и исследование религии // Государство. Религия. Церковь. 2013. № 3 (31). С. 32-62.
Clottes; Lewis-Williams 1998 – Clottes, Jean; Lewis-Williams, David. The Shamans of prehistory: trance and magic in the painted caves. New York: Harry N. Adams Inc.,  Grimes 2014 – Grimes, Ronald L. The Craft of Ritual Studies. Oxford: OUP.
Lewis-Williams 2002a – Lewis-Williams, David. A cosmos in stone: interpreting religion and society through rock art. Walnut Creek, CA: Altamira Press.
Lewis-Williams 2002b – Lewis-Williams, David. The Mind in the Cave. Consciousness and the Origins of Art. London: Thames and Hudson.
Lewis-Williams 2005 – Lewis-Williams, David. Inside the Neolithic Mind. Consciousness, Cosmos and the Realm of Gods. London: Thames and Hudson. Uro 2016 – Uro, Risto. Ritual and Christian Beginnings. A Socio-Cognitive Analysis. Oxford: OUP.