Бурный экономический рост и стремительная европеизация России в первой трети XVIII в. обусловили интенцию российских интеллектуальных элит к усвоению не только новейших технических и научных достижений, но и культурно-семиотического языка Западной Европы. Одной из магистральных культурных тенденций западноевропейской цивилизации в начале столетия была своеобразная «мода» на освоение территорий, находившихся за пределами европейской ойкумены, в первую очередь — стран Востока, Африки и Америки. Колониальный тренд XVIII в., являвшийся для Запада прямым продолжением и завершением эпохи Великих географических открытий, нашёл отражение и в русском политическом дискурсе исследуемой эпохи. В свою очередь, аналогом изобретённому европейцами «Новому свету» в российских реалиях стали земли северо-востока Евразийского континента — Сибирь и Дальний Восток.
Несмотря на то что хронология освоения Сибири русскими людьми ведёт отсчёт ещё с периода Московского царства, именно XVIII век стал поворотным в истории открытия этих земель. Одновременно с европейской культурой в зарождающуюся империю приходит и научная мысль. Проникновение науки европейского образца в Россию способствовало организации нового типа поездок в иные края — географических экспедиций (в противовес доминировавшим на Древней Руси паломничествам и купеческим хождениям). Своеобразным «полигоном» для новых открытий стали земли северо-восточной Евразии. Достаточно вспомнить Первую (1725–1729 гг.) и Вторую (1733–1743 гг.) камчатские экспедиции, плавания В.Я. Чичагова (1765–1766 гг.), походы П.С. Палласа (1768–1774 гг.), проект Северного морского пути М.В. Ломоносова, исторические сочинения о Сибири Георга Миллера и др. — чтобы понять исключительную роль осваиваемых территорий для научной мысли России XVIII века.
В сочинениях исследователей и путешественников этой эпохи немаловажное место при создании комплексного образа северо-восточных пределов России отводилось описанию народов, населяющих осваиваемые территории. Без рассказа о внешности, быте, нравах и обычаев тунгусов, самоедов, якутов, сибирских татар, камчадалов и многих других коренных жителей Сибири не обходился ни один труд, даже посвящённый природе или истории региона, не говоря уже о том, что именно сибирским народам была посвящена первая русская научная книга по этнографии — «Краткое описание о народе остяцком», изданная миссионером Г.И. Новицким в 1715 г. В то же время свой образ коренных жителей Сибири, возникший отчасти благодаря их научному представлению, являла и художественная литература XVIII века. Упоминания сибирских аборигенов присутствуют в торжественных одах Ломоносова и Сумарокова, баснях Хемницера и Капниста, драматическом творчестве Екатерины II и даже трактатах по стихосложению. В то же время нельзя сказать, что художественный образ малых народов Севера в точности строится на их научном описании.
Целью настоящего доклада является представление разных способов изображения сибирских народов в русской литературе XVIII в. В качестве материала для исследования были избраны сочинения как художественной, так и нехудожественной природы — с целью показать сходства и различия функционирования образа народов Севера в разных жанрах официального дискурса XVIII в.
В докладе будут рассмотрены четыре способа представления аборигенов Сибири в русском колониальном дискурсе XVIII в. Прежде всего, сибирские народы нередко воспринимались и изображались для русских путешественников пугающими. Так, в «Описании земли Камчатки» С.П. Крашенинникова, «Кратком описании о народе остяцком» Г.И. Новицкого, путевых дневниках Г.И. Шелихова и др. подчёркивалась жестокость и кровожадность обычаев местного населения, жуткость их песен, общее пугающее впечатление от их внешнего вида. Кроме того, авторы текстов нередко стремились вызвать отторжение читателя, изображая царящие в поселениях грязь и зловоние. С другой стороны, северные аборигены часто становились объектом насмешек в сатирических произведениях, каковыми являлись сатиры Кантемира, басни Хемницера, комедии Екатерины II. Высмеиванию подвергались ровно те же характерные черты: нечистоплотность, языческие верования и обряды, незнание основ поведения в цивилизованном обществе. Такое амбивалентное изображение сибирских народов показывает, насколько тонка грань между смешным и страшным в колониальном дискурсе, сосредоточенном на изображении иных, нецивилизованных форм человеческого существования. В то же время во второй половине XVIII в. поэтический вымысел авторов нередко рисовал аборигенов Сибири как людей идеальных, представителей «золотого века» человеческой истории, находящихся в полной гармонии с природой и являющихся носителями высокой нравственности.
Как и во многих западноевропейских культурах Нового времени, в русской культуре XVIII в. изображение народов осваиваемых территорий имело ряд определённых функций. Прежде всего, явный экзотизм в описании внешности, быта, традиций аборигенного населения призван был подчеркнуть их отличие от привычных этических норм европейской культуры. В то же время, изображая нарочитую первобытность аборигенов, западноевропейские авторы представляли свою собственную культуру как противопоставленную первобытной, то есть принадлежащую к цивилизованному миру. Вероятно, не отдавая себе в этом отчёта, русские авторы XVIII в., описывая дикие нравы народов Сибири, стремились продемонстрировать, что сознание высших слоёв населения молодой империи усвоило базис европейской этики и что русские имеют право войти в семью цивилизованных европейских народов.