Советская поэзия середины XX в. (Владимир Луговской, Павел Антокольский, Николай Тихонов и др.) оказала заметное влияние на творчество поэтов последующих поколений. Евгений Евтушенко, Евгений Рейн, Иосиф Бродский признавались, что учились у своих предшественников различным сторонам поэтического мастерства. «Середина века» Владимира Луговского стала одной из наиболее известных поэтических книг эпохи оттепели и подсказала последователям немало художественных находок, в том числе и в аспекте циклизации.
Книга состоит из двадцати пяти кратких поэм. Указаны даты написания каждой поэмы. Годы создания шестнадцати поэм обозначены как 1943–1956. Для большинства текстов, составивших книгу, через тире отмечены год начала и год окончания работы. Год начала — как правило, 1942 или 1943; год завершения — в большинстве случаев 1956 или 1957. Луговской начал работать над этими поэмами во время Великой Отечественной войны, находясь в  ташкентской эвакуации, что и отражено в обозначении дат. Поэту важно неоднократно упомянуть таким образом годы войны. Следуя принципу воссоздания событий собственной жизни через узловые моменты истории, её драматические и трагические точки, автор многократно
акцентирует внимание читателей на военных годах. Тире, присутствующее почти в каждом обозначении даты, как будто символизирует выход из тяжелого военного времени в более радостные, обнадеживающие, многообещающие годы оттепели. Уже в заголовочно-финальном комплексе автор задает определенные временные ориентиры, которые находят поддержку и в самом тексте. Таким образом, почти в каждой поэме присутствует двойное указание на историческое время: время действия и время написания произведений. Это может быть прямое («Шестнадцатый кончался страшный год») или косвенное указание, через упоминание известных фактов (например, присуждение Киплингу Нобелевской премии в 1907 г.). К восьмой–девятой по счёту поэмам время действия постепенно приближается к кануну Второй мировой войны, а затем — к ее началу и продолжению. Две временные линии соприкасаются, затем пересекаются. Луговской намечает свое видение связи между предметами, явлениями, событиями; связи, схваченной интуицией художника; в конечном итоге — свое понимание времени, отразившееся в принципах циклизации книги. Большая книга, которая состоит из более чем двух десятков отдельных произведений малого объема, неизбежно формирует определенные принципы их объединения. «Это не попытка соединить какие-то исторические события, — это как бы душа некоторых событий; это попытка в двадцати пяти поэмах обобщить то, что было важно и серьезно в XX веке» — писал автор о своей книге. Художественная реальность Луговского во многом соотносится с философией Анри Бергсона. Размышления Луговского о «душе событий», напоминаю о соображениях, высказанных Бергсоном в работе «Творческая эволюция»: «Наш глаз замечает черты живого существа, но как рядоположенные, а не соорганизованные между собой. Замысел жизни, простое движение, пробегающее по линиям, связывающее их друг с другом и придающее им смысл, ускользает от нас. Этот — тот замысел и стремится постичь художник, проникая путем известного рода симпатии внутрь предмета, понижая, усилием интуиции, тот барьер, который пространство воздвигает между ним и моделью». Луговской предлагает свое видение связи между предметами, явлениями, событиями; связи, схваченной интуицией художника; в конечном итоге — свое понимание времени. Вероятно, время, отраженное в заголовочно-финальном комплексе поэм Луговского (1943–1957), обратившись к терминологии Бергсона, можно соотнести с понятием «время-количество», а преломление времени в тексте произведения — с понятием «время-качество», то есть длительности, которая состоит (по Бергсону) из отдельных нот, но воспринимается человеком как единое целое, поскольку человек интуитивно отождествяляет себя с ней и проживает ее изнутри. У Бергсона и Луговского созвучны также интерпретации феномена сновидений. Французский философ был убежден, что человек ничего не забывает и все прошлые переживания, ощущения, мысли и эмоции накапливаются в памяти, начиная с раннего детства. Таким образом, нить сновидения формируется из воспоминаний, хотя часто человек не признает этого, так как эти воспоминания очень стары или забываются в дневное время; в них заключена память о предметах, которые воспринимались рассеянно в течение дня, или же они являются фрагментами разорванных воспоминаний, которые память собирает вместе. Возможно, соединяя в одной книге различные события, временные периоды, топосы, Луговской старается сделать общую картину похожей на сны-воспоминания. В заглавиях и в структуре некоторых поэм цикла это выражено прямо (одна из поэм называется «Сказка о сне», другая — «Город снов»). Композиция произведений также во многом соотносится с изображением сновидений. Возможно, Луговской имеет в виду, что сон — это и есть способ интуитивного, творческого постижения действительности и такой способ является более эффективным вариантом познания мира, чем интеллектуальные усилия. Вероятно, такой формат освоения мира и помогает поэту увидеть различные явления не как рядоположенные, а как сорганизованные между собой. Своеобразным метрико-ритмического воплощением «души событий» становится у Луговского белый пятистопный ямб. В выборе стихотворного метра проявляется стремление средствами поэтического языка соединить разнородные явления; создать иллюзию общего ритма совершенно различных казалось бы феноменов.