Одной из основных черт творчества классика современной немецкой литературы В.Г. Зебальда (1944–2001) принято считать интертекстуальность. Круг имен и текстов, цитируемых в произведениях Зебальда, достаточно широк. Заметное место в этом кругу принадлежит А.П. Чехову — в контексте актуальной для автора «Аустерлица» (2001) парадигмы курортного нарратива. «Интертекстуальные связи выступают свидетельством […] интереса Зебальда к авторам, которые выбирали курорт в качестве места действия литературных произведений» (Е. Ингебиргстен). Кроме уже отмеченной в соответствующих работах интертекстуальной соотнесенности курортных текстов Зебальда с «Мариенбадской элегией» Гете и ее биографическим контекстом, с повестью Жан Поля «Путешествие д-ра Катценбергера на курорт» (1809), с главкой «Мариенбад» «Путевых новелл» (1834) Г. Лаубе, фильмом А. Роб-Грийе и А. Рене «В прошлом году в Мариенбаде» (1961) и курортным эпизодом романа Клода Симона «Акация» (1989), необходимо упомянуть о до сих пор не замеченных и не идентифицированных референциях к «Даме с собачкой» А.П. Чехова и его письмам, написанным в июне 1904 г. из Баденвайлера, которые выступают в качестве претекстов поэтического диптихона «9 июня 1904» и «Девяносто лет спустя» (1996). Аллюзия на «Даму с собачкой» возникает во втором стихотворном тексте, в котором речь идет о путешествии лирического Я из Фрайбурга в Баденвайдер «Девяносто лет спустя». Ноябрь, в курортном городе пустынно. «И только в дендрарии // под гигантскими секвойями // мне встречается одинокая // благоухающая пачулями // дама, которая держит на руках // белого шпица» – „Einzig im Arboretum // unter den Riesensequoien // begegne ich einer einsamen // nach Patschuli duftenden // Dame, die ein weißes Pommeranerhündchen // auf ihren Armen trägt“. Имплицитные отсылки к чеховской «Даме с собачкой» присутствуют и в одном из ключевых эпизодов романа «Аустерлиц» (пребывание героев в Мариенбаде), в рамках «цитируемой» здесь Зебальдом ценностно-тематической парадигмы европейской курортной нарративики. Впервые художественно репрезентированный на европейской почве в романе Т. Смоллета «Путешествие Хамфри Клинкера» (1771), курортный топос становится объектом культурологической рефлексии в авторском предисловии к роману В. Скотта «Сент-Ронанские воды» (1823). Обозначая здесь преимущества выбора местом романного действия курорта, Скотт определяет таковой как пространство, которое предоставляет реальную возможность а- или антинормативного (с точки зрения обыденного сознания) поведения — в силу полной перемены уклада обыденной жизни, «легитимной» праздности, «снисходительности» моральных установок, а также — показательного смешения сословных и — национальных кодов поведения. На русской почве одной из наиболее очевидных репрезентаций сюжетно-смысловых возможностей курортного топоса является «Дама с собачкой» (1898). Фиксируя сложившийся узус курорта как «записного» места (узаконенного) адюльтера и сводничества, чеховский текст эксплицирует чрезвычайно актуальную для нового времени (modernity) коннотативную ауру курорта («местности с природными лечебными, укрепляющими здоровье средствами и учреждениями для лечения, отдыха» — С. И. Ожегов) как пространства легитимно-девиантного поведения, благоприятного для «обновляющих» личных самопроекций. В чеховском тексте «типовая» любовная афера, разворачивающаяся на морском курорте, перерастает для обоих связанных в семейном плане протагонистов в конечном плане в серьезное чувство, знаменующее некий альтернативный жизненный проект. Тем самым курорт осознается как пространство, в котором возможно нечто, что невозможно в другом месте («это сладкое забытье, это безумие») — в утопической форме представления о «другой жизни» («меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, — говорила я себе, — другая жизнь. ...меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда...»), которая здесь осознается как «возможная». «Другая жизнь», как известно, предлагается курортным топосом и протагонисту зебальдовского «Аустерлица» («мариенбадский» эпизод романа) — в полном соответствии с репрезентируемым в «Даме с собачкой» эротически-матримониальным вариантом проявления конвенциональной девиантности курортного бытия, практически всегда соотносимого с «властью женщины». Засыпая в самый вечер приезда в просторном номере знаменитого мариенбадского Палас-отеля рядом со своей возлюбленой, герой, Жак Аустерлиц, спонтанно ощущает возможность некоего поворота в своей судьбе («я почувствовал, засыпая, как ослабли тиски, сжимавшие мой лоб, и забрезжила вера в то — или, быть может, надежда на то, что пришло наконец мое избавление») — с тем, чтобы буквально наутро убедиться в своей абсолютной неспособности обрести «иную судьбу» («В действительности же все вышло совсем иначе. На рассвете я вдруг проснулся от жуткого чувства, будто меня всего выворачивает наизнанку, так что я, стараясь не смотреть на Мари, словно несчастный пассажир парохода, который страдает морской болезнью и потому боится глядеть на воду, вскочил и сел на край кровати»). Своего рода «абсолютный иммунитет» протагониста зебальдовского романа к подобному (условно говоря, чеховский) варианту конвенционально-девиантной курортной самореализации («другой жизни»), с особой отчетливостью маркирует отсутствие в жизни героя той «нормальной» личной биографической субстанции, которая только и может стать основой для курортной девиации.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-28-01186, https://rscf.ru/project/22-28-01186/