Описывая общие тенденции развития рифмы русского стиха, М.Л. Гаспаров отмечал как одну из наиболее существенных «деграмматизацию», т. е. постепенное движение «от однородных к неоднородным рифмам, <...> от подчеркнутого параллелизма к затушеванному» [Гаспаров 2010: 293]. Опираясь на материалы данных полного корпуса рифм трех поэтов начала XIX в. (К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского) Т. Шоу подтвердил, что расширение рифменного репертуара от классицизма к романтизму происходит в первую очередь в силу усиления грамматического контраста в рифмопарах, объединяющих одинаковые части речи, но все чаще не совпадающих в роде, числе, падеже, виде и т. п.; однако также он указал на целый ряд иных динамических изменений в сфере грамматики русской рифмы: 1) постепенное снижение доли глаголов, причем всех его форм [см.: Шоу 2004: 348–349]; 2) ощутимое увеличение доли местоимений, что, по мнению Шоу, мотивировано характерным для романтизма выдвижением индивидуального начала: резкий подъем доли местоимений на рифме в начале XIX в. — «это отражение перемен в поэтической чувствительности: все более заметны становятся поэтическое “я” и межличностное “я — ты”» [Шоу 2004: 382]. 3) нарастание от Батюшкова к Баратынскому доли причастий. По мнению Т. Шоу, «в языке они — признак “литературности”, особенно в полной своей форме, как активной, так и пассивной» [Шоу 2004: 361]. Сводные данные Т. Шоу мы сравнили с данными Словаря рифм М.В. Ломоносова — поэта, чье творчество приходится на период «первой стабилизации» [Гаспаров 2010: 298] русской рифмы [см.: Словарь рифм М.В. Ломоносова]. Проведенный аналииз показывает, что доля глаголов на рифме от Ломоносова к Баратынскому, действительно, существенно снижается (от 32,4 % до 17,6 %). Однако, если разница в употребительности личных глаголов между старшим и младшим современниками — Батюшковым и Баратынским — составляет 5 %, то между Ломоносовым и Батюшковым — всего 3,8 %. Характерно, что соотношение «личные глаголы > инфинитивы > повелительное наклонение» у романтиков, несмотря на существенную трансформацию жанровой системы, остается фактически неизменным. Доля императивов, которая у Батюшкова по сравнению с Ломоносовым снизилась более чем в 2 раза, также не претерпевает существенных изменений и на протяжении первой трети XIX в. Т. Шоу отмечал также рост местоимений на рифме у романтиков более чем в 2 раза от Батюшкова к Баратынскому. Он, безусловно, показателен, и все же употребительность этой части речи у Ломоносова, Батюшкова и Пушкина-лицеиста почти не ощутима и может рассматриваться в пределах статистической погрешности. А потому увеличение доли местоимений в послелицейском творчестве Пушкина и, особенно, в поэзии Баратынского – судя по всему — не следует связывать исключительно с выдвижением индивидуального начала. Этот факт может объясняться как увеличением доли разнородных рифм (местоимение + глагол, местоимение + существительное, местоимение + наречие и т. д.), так и жанрово-тематическим составом описанного материала. Показательно, что причастие — «признак “литературности”» [Шоу 2004: 361] — в стихе Ломоносова оказываются на рифменной позиции не реже, но, напротив, много чаще: в 2,5 раза(!) по сравнению с послелицейским творчеством Пушкина и почти в 1,5 раза по сравнению с творчеством Баратынского. Возможно, доля причастий отчасти отрицательно коррелирует с долей прилагательных в русской рифме. Так, если прилагательные — с небольшими флуктуациями — постепенно (хотя и незначительно) возрастают, то доля причастий, напротив, снижается. Тем самым в контексте стиха у романтиков все чаще отдается предпочтение определению через субстанциональные характеристики, нежели определению через характеристики функциональные. Значительно более показателен для корректного выявления эволюции русской рифмы грамматический анализ рифмопар. Из теоретически возможных 120 видов сочетаний частей речи на рифме Ломоносов использует 57. Опираясь лишь на предпринятое Д. Вортом описание рифменной грамматики «Евгения Онегина», отметим для сравнения, что в пушкинском романе, который, по мнению большинства исследователей, отличается редким рифменным разнообразием и обилием так называемых «непредсказуемых» рифм, используется около 40 типов. Опираясь лишь на предпринятое Д. Вортом описание рифменной грамматики «Евгения Онегина», отметим для сравнения, что в пушкинском романе, который, по мнению большинства исследователей, отличается редким рифменным разнообразием и обилием так называемых «непредсказуемых» рифм, используется около 40 типов [Worth 1978: 774–818]. По нашим наблюдением эволюция рифмы на двух указанных этапах связана в первую очередь с изменением жанрового состава русского стиха.
Литература:
1. Гаспаров М.Л. Эволюция русской рифмы // Словарь языка М. В. Ломоносова / Гл. ред. акад. Н.Н. Казанский. Материалы к словарю. Вып. 1. Исследования и материалы по стихосложению М.В. Ломоносова / Составление, предисловие и примечания д.ф.н. Е.В. Хворостьяновой. СПб., 2010. С. 298-299.
2. Словарь языка М. В. Ломоносова / Гл. ред. акад. Н. Н. Казанский. Материалы к словарю. Вып. 3. Словарь рифм М. В. Ломоносова: Лексикон стиховых окончаний / Сост. Е.А. Захарова, О.С. Лалетина, Е.М. Матвеев / Отв. ред. С.С. Волков, Е.В. Хворостьянова. СПб., 2011; Словарь языка М.В. Ломоносова / Гл. ред. акад. Н.Н. Казанский. Материалы к словарю. Вып. 4. Словарь рифм М.В. Ломоносова: Обратный словарь рифменных сегментов и безрифменных окончаний. Указатели / Сост. Е.А. Захарова, О.С. Лалетина, Е.М. Матвеев / Отв. ред. С.С. Волков, Е.В. Хворостьянова. СПб., 2011.
3. Шоу Дж. Т. Части речи в рифмах Пушкина // Славянский стих. VII: Лингвистика и структура стиха. М., 2004. С. 339–384. 4. Worth D. О грамматическом компоненте славянской рифмы (на материале «Евгения Онегина» А. Пушкина) // Linguistics and Poetics: American Contributions to the VIII-th Internationa