Личная форма настоящего времени глагола в повествовательном тексте является одной из наиболее многофункциональных. Реализуя семантические возможности глагольной лексемы, взаимодействуя с разнообразными элементами контекста в рамках избранной автором перспективы, форма презенса может, как известно, представлять не только имперфективно-процессуальную или узуально-характеризующую текстовую функцию предиката (свойственную формам несовершенного вида), но и аористивную, и перфективную функции, конкурируя с прошедшим нарративным. Не случайно именно в русской литературной традиции уже в девятнадцатом веке появляются опыты составления художественных нарративов, полностью или преимущественно оформленных в настоящем времени. В мировой литературе повествование в «тотальном» презенсе стало широко распространенным явлением лишь во второй половине XX в. [Bjorling 2004], а потому многофункциональность русских форм настоящего времени долгое время передавалась в переводах отечественных произведений, например «Шуточки» А.П. Чехова, на английский язык при помощи целого спектра форм прошедшего и настоящего времени в разных аспектах (Indefinite, Continuous, Perfect). Трактовка прагматических и композиционно-текстовых характеристик форм презенса в нарративе до сих пор является предметом дискуссий. Наибольшее количество вопросов в этом плане вызывает форма praesens historicum. Является ли эта форма фоновой в повествовательном тексте [Падучева 1996] или формирует первый план (C. Chvany, S. Fleischman и др.)? Представляет ли она собой процессуальный имперфектив или реализует аористивную функцию? Н.К. Онипенко усматривает здесь процессуальный имперфектив, замедляющий повествование [Онипенко 2019: 150], приводя пример из «Евгения Онегина»: поэт / Роняет молча пистолет / На грудь кладет тихонько руку / И падает… Действительно, действия в этом эпизоде предстают как бы в замедленной съемке, но трудно согласиться с тем, что они отодвигаются в область фона повествования, напротив, всё внимание наблюдателя (а вместе с ним и читателя) приковано к этим событиям. Мы скорее готовы согласиться с предположением Г.А. Золотовой о том, что подобные формы выполняют аористивную функцию: «Контекст дает возможность презенсным глаголам сообщать о ряде последовательных действий, как положено аористу (Владимир книгу закрывает, берет перо..)» [Золотова и др. 2004: 414]. Эти наблюдения получают подтверждение в трудах аспектологов, в частности в известном «критерии Маслова», опирающемся при установлении видовой пары на «обратимость глагола СВ в глагол НСВ при переводе повествования в плоскость настоящего исторического» [Маслов 2004: 77], то есть по сути на изофункциональность форм совершенного вида прошедшего времени и praesens historicum (Он толкнул ее и ушел — Он толкает ее и уходит). Замедление повествования, на наш взгляд, не сопряжено с затушевыванием, задвижением события в область фона, напротив, все его мельчайшие аспекты становятся заметны, не случайно в киносъемке режим slow mode нередко комбинируется с крупным планом: мы максимально фокусируемся на происходящем. Таким образом, отличие форм прошедшего нарративного и настоящего исторического обнаруживается не в плане текстовой функции (в обоих случаях аористивной, на наш взгляд), а в характере фокализации. Очень точно подмечено, что при формировании цепочки форм прошедшего времени совершенного вида время членится «внутри одного акта восприятия», тогда как при смене форм praesens historicum «соединяются в речевой последовательности несколько актов восприятия (психологически первый вариант быстрее, чем второй: подошел, сказал; подходит, говорит)» [Онипенко 2019: 152]. На дополнительные размышления наводит утверждение Е.В. Падучевой: «Настоящее нарративное может быть употреблено вместо СВ прош. только при условии, что описание ситуации составляет фон для дальнейшего развития событий. Так, в предложении Через две остановки злополучный пассажир сошёл с трамвая (М.Зощенко) в контексте того же рассказа, нельзя употребить наст. нарративное (*Через две остановки злополучный пассажир сходит с трамвая), поскольку это означало бы, что повествователь следует за пассажиром, тогда как в рассказе на этом пассажир выходит из поля зрения. Употребление наст. нарративного создает некий suspense и ожидание продолжения <…> Отмеченная фоновая функция наст. нарративного заслуживает внимания потому, что её можно связать с общим свойством формы НСВ выражать фоновую информацию» [Падучева 1996: 288]. Действительно, рассказ о «злополучном пассажире» невозможно закончить фразой в настоящем историческом, однако дело здесь, возможно, не в фоновой функции этой формы, а в максимальной степени фокализации, созданной в данном контексте. Читатель находится в хронотопе повествования, персонаж — в фокусе нашего внимания, и мы ожидаем, что с персонажем ещё что-то произойдет. После этого необходимо либо «вывести» читателя из дейктического центра повествования (и это сделано в рассказе М. Зощенко при помощи формы прошедшего времени сошёл), либо «вывести» персонажа из поля зрения читателя (например: Пассажир сходит с трамвая и исчезает за углом). Именно связь настоящего исторического с фокализацией события, с подключением точки зрения читателя к точке зрения внутритекстового субъекта, а не фоновая функция, является, по нашему мнению, причиной того, что эта форма редко завершает повествование.
Bjorling  F. As time goes by… Tentative notes on present tense narration in contemporary fiction. Telling forms. Essays in Honour of Peter Alberg Jensen. K. Grelz, S. Witt (eds). Stockholm. 2004. P. 17–36.
Золотова  Г.А. Онипенко  Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М.: Изд. филол. ф-та МГУ, 1998.
Маслов  Ю.С. Очерки по аспектологии. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1984.
Онипенко Н.К. Основные положения коммуникативной грамматики русского языка. Монография. М.: Изд-во МГПУ, 2019.
Падучева  Е.В. Семантические исследования. М: Языки русской культуры, 1996.