Более традиционный взгляд на теорию знака определяется конвенцией. Обычно в связи с изучением языкового знака, ученые опираются на интерпретацию Ч. Пирса об индексальных, иконических, символических знаках. При этом соотнесение знака с реальностью, восходит к традиции реферативно-денотативной теории, которая опирается на идею о том, что знак имеют репрезентативную функцию, или реферирует к объектам действительности. Работы Л. Витгенштейна («Философские исследования»), как и работы авторов — пост-структуралистов резко меняют ракурс видения языкового знака, который при новом рассмотрении вступает в бесчисленный ряд, так называемых «повторений» (Делез, Деррида). Способностью знака к повторению, его нерепрезентативная функция определяет трактовку знака в современной герменевтике, помогает интерпретировать литературные тексты с большей степенью точности. Серия повторений (идея «повторения» восходит к работе Ж. Делеза «Различие и повторение») может иметь отношение к «повторение» мотивов, сюжетных ходов, лексических единиц, схожих паттернов. Подобное «повторение» дает большую возможность осознать идею автора, или тот смысл, который текст доносит, в отличие от традиционной репрезентации или «различия». Различие по Делезу — это серия повторений [Deleuze, 1998]. Вопрос о трансцендентности знака – проблема которая меняет ракурс рассмотрения коммуникативноzeй ситуации, и, среди прочих исследований, восходит к работам, например, Павла Флоренского [Флоренский, 1995], который пишет о том, что такой знак как, например, икона меняет свое содержание в зависимости от со-настроенности смотрящего на него интерпретирующего сознания. Верующий человек, глядя на икону, видит Бога, а неверующий — доску с красками. Таким образом, знак являет собой не только (и не столько) функцию репрезентации, но меняет свои свойства в зависимости от смотрящего. При изучении природы языкового знака, большую роль приобретает, таким образом, вопрос ограничения коммуникативной ситуации. Традиционно коммуникативная ситуация рассматривается как ограниченная конкретной ситуацией, даже если в ней обозначен социальный контекст (Феаклаф, Ходж, Кресс, ван Дейк). В действительности, коммуникативная ситуация получения человеком информации имеет гораздо более сложную природу. Схема, демонстрирующая такую ситуацию – более сложный конструкт. Имеется в виду, что в процессе общения, мы черпаем информацию не только от человека, который идет с нами по улице, например, но мы одновременно можем читать сообщения в телефоне, услышать брошенную кем-то фразу, прочесть сообщение на остановке. В данном случае нередко будет действовать и «зеркальная функция» нашего сознания, которое будет со-настроено внешнему миру, видеть и создавать вокруг то, что ожидается субъектом (Кант), а не то, что внешний мир в него привносит. Таким образом, коммуникативная ситуация при таком рассмотрении и число коммуникантов значительно расширится. Релевантным для нашего исследования было положение о соотношении «слов» и «вещей». Данные понятия известный антрополог Мишель Фуко [Щербак, 2018] рассматривает в зависимости от различных эпох, выделяя три. Появляются, таким образом, эпистема эпохи Ренессанса, эпистема классического времени, современная эпистема. Современная эпоха (с начала XIX века) определяется определенным «отрывом» языка от «мира вещей», это и есть определение эпистемы в новейшее время. В данном случае учитывается скорее не языковая структура, а возможность (или невозможность) знака соотноситься с действительностью. Языковая структура сохраняется как неизменный каркас, но знак способен реализовывать бесконечное количество значений. Фокусом исследования становится рассмотрение процесса взаимодействия институтов, дискурсивных практик и текста, в процессе его порождения и интерпретации. Интересен и потенциально значим для трактовки теории знака факт взгляда на знак и его иконические свойства. Традиционно неделимые «план выражения» и «план содержания» могут быть расщеплены. Факт иконичности и фоносемантичной природы языкового знака позволяют говорить о том, что знак обладает возможностью передавать нечто «изначальное», в некоторой степени «духовную сущность». Знак может являть собой если не Логос, то «универсальный код». Данный взгляд на природу иероглифа озвучивается не только философами и классиками литературоведения, но и современными представителями мета-модернистской традиции, которые объясняют принцип «компрессии», в литературе и современной музыке (compression principle of organization) тем, что «сжатый звук» позволяет, подобно иероглифу, передать нечто «значительно больше, чем заметно на первый взгляд».  Иероглифичность языкового знака соотносится с его символичностью. По теории Чарльза Пирса иероглифичность - одна из разновидностей языкового знака. О теории символа и его философии глубинно писали русские поэты-символисты. Они писали о слове, как говорил поэт Вячеслав Иванов, как о «темном в его последней глубине»: «Символы — переживания забытого и утерянного достояния народной души. Но они органически срослись с нею в ее росте и своих перерождениях: психологически необходимые, они метафизически истинны». Общая тенденция приближения литературы XX века к поэзии в отношении употребления слова, и приближение поэзии к музыке, имеет еще одну интересную способность. Текст перестает быть статичным, может «звучать», «оживляться», быть нечитабельным, или, напротив, становиться экспериментом изобретения автором собственного языка.
Литература
1.  П.А.Флоренский и культура его времени. Под ред. М. Хагемайстера и Н. Каухчишвили. Blaue Horner Verlag, Marburg, 1995, 526 с.
2.  Щербак, Н. Иерархия смыслов и трансцендентность знака: гипотезы и реалии (о знаке и его свойствах в работах Павла Флоренского). Топос, 8 (12), М., 2018
3.  Deleuze, G. Razlichiye y povtoreniye [Difference and Repetition]. St. Petersburg: Petropolis, 1998. 384 p. (In Russ.)