Сюжетная оригинальность повестей «белкинского» цикла рождается из тонкой игры с жанровыми традициями. Привлечение релевантного контекста позволяет увидеть, какие отношения выстраивал А. С. Пушкин с современной ему прозой. Литературным фоном для «Гробовщика» служит прежде всего фантастическая повесть. Отличительной особенностью этого жанра является повествование о «чудесном», вторгающемся в обыденную реальность и проблематизирующем представления о ней. Фантастический сюжет требует заверения правдивости рассказа: выход к прояснению онтологии оказывается возможен, если «сверхъестественное» обретает качество случая, происшествия. С особой остротой в рамках жанра встает проблема мотивированности, в целом значимая для прозы пушкинской эпохи.
Невыдуманность «чудесного» рассказа в фантастических повестях может подтверждаться различно. Частные варианты, однако, вполне сводимы к определенному набору нарративных стратегий. По мере развития жанра статус фантастики усложняется, и вопрос о «реальности» сверхъестественного события все настойчивее требует индивидуальной творческой рефлексии. Свое логичное завершение эта тенденция обретает в циклизации повестей. Возникают сборники прозаических текстов, организованные за счет сюжетного обрамления — диалога между рассказчиками, или объединенные образом фиктивного автора. Вариация «приемов», заверяющих подлинность, в цикле обретает системность и становится композиционным принципом.
«Повести Белкина» формально следуют общепрозаической установке на мотивированность повествования. В частности, в них воспроизводится типичная нарративная схема «издатель — собиратель — рассказчики». Истории сборника, написанные неизвестным покойным автором, публикуются издателем А. П. Они, как заверяет автор «Биографического известия», «большею частию справедливы и слышаны им (Белкиным — А. Л.) от разных особ». Но эта «традиционность» оборачивается ироничной игрой. Система мотивировок нарушается в «Гробовщике», жанровая связь которого с романтической фантастикой делает такое нарушение наименее допустимым. Сюжет повести игнорирует «разрыв» в непрерывной цепочке рассказчиков. «Чудесный» сон Адрияна дается без каких-либо ссылок на «источник», а сама специфика сновидения исключает возможность свидетельства очевидца. Учет этого факта позволяет с большой определенностью констатировать игровую роль литературных конвенций в пушкинском сборнике — и попытаться взглянуть на «Повести Белкина» как на текст особой идейно-эстетической природы, текст Золотого века.