В докладе речь пойдёт о связи между мотивами декапитации и сновидения в творчестве А. Введенского. Мотив жизни тела без головы прослеживается во многих произведениях обэриута, таких как «Ёлка у Ивановых», «Кругом возможно Бог», «Очевидец и крыса», «Минин и Пожарский», «Ответ богов», «Пять или шесть», «Всё» и др.
Сам процесс отсечения головы (совершенно абсурдный по манере исполнения) в текстах Введенского неразрывно связан с разговорами о Боге и конце мира и такими явлениями, как смерть, сон, утрата собственного голоса или способности к дискурсивному мышлению, обусловленному существующими языковыми моделями. Обезглавленный герой Введенского не утрачивает способности говорить, но его мышление оказывается неадекватным той реальности, в которой он очутился, лишившись головы.
Тонкая грань между сном и смертью (как процессом умирания) является трудноразличимой в сочинениях авторов круга «чинарей» и «обэриутов». Эти понятия проходят лейтмотивом через всё их творчество, включая дневниковые записи (Д. Хармс, Я. С. Друскин), и интересны для них, так как являются «сумеречными» состояниями сознания и представляют мир, деконструируемый в своих смыслах.
Мотив обезглавливания и дальнейшей жизни головы отдельно от тела присутствует во многих разножанровых произведениях русской литературы рубежа 1920—1930-х гг.: «Голова профессора Доуэля» А. Р. Беляева, «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова, «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева, «Джан» А. Платонова и др. Подобная анатомическая особенность была интересна также и для радикальной французской мысли 1930-х гг., так, в 1936 г. Ж. Батай открывает журнал «Ацефал» (одноимённое тайное общество), на обложке которого размещено изображение безглавого бога. Человек 1930-х гг. чувствует дефицит потустороннего и переживает отсутствие Бога, желая тем не менее соприкоснуться с ним. Представители позднего авангарда так или иначе стремились компенсировать нехватку трансцендентного говорением о ней.
Однако такие разговоры в произведениях Введенского всегда наполнены ужасом и зачастую вложены в уста уже умерших персонажей. Но даже это не лишает автора чувства юмора. Смех в произведениях обэриута как бы нейтрализует нехватку трансцендентного и постепенное разрушение мира и человека, он выполняет свою ритуальную функцию: оплодотворяет смерть и даёт зачатие новой жизни, что вновь сближает Введенского с Батаем: «И тогда — на грани смеха — человек прекращает хотеть быть всем, наконец-то он хочет быть таким, каков он есть, несовершенным, незавершённым, добрым — если потребуется, вплоть до невозможных моментов жестокости; и прозорливым… до слепоты смерти».