XLIX Международная научная филологическая конференция, посвященная памяти Людмилы Алексеевны Вербицкой (1936-2019).

«Злодей Емелька» vs «сладкоязычный, милостивый, мяхкосердечный российский царь»: именование Пугачева в документах 1770-х гг.

Дмитрий Владимирович Руднев
Докладчик
доцент
Санкт-Петербургский государственный университет

Ключевые слова, аннотация

Антропоним, XVIII в., деловой язык.

Тезисы

Принципы именования людей в документной коммуникации XVIII в. были заложены в ходе Петровских реформ. Так, c 1702 г. челобитные и прочие просительные документы подписывались не полуименем, а полным именем и фамилией. Аналогичным образом стали подписываться и иные документы. В тексте документа люди именовались обычно при помощи двусловных номинаций: по имени и фамилии либо сочетанием звания (должности) и фамилии. При повторной номинации обычно указывалась только фамилия. Отклонения от этих правил касались имен руководителей учреждений и некоторых наиболее важных представителей власти. Особым образом в документах именовались императоры и императрицы. Существовавшая система номинаций отражала сложившуюся структуру общества. В связи с этим документы, связанные с Пугачевским восстанием, интересны тем, что обнажают указанные принципы номинации. Употребление имени императора в первых документах, исходивших от Пугачева, отклоняется от привычных официальных номинаций, отражая, с одной стороны,  народные представления о власти, с другой — недостаточное владение навыками деловой речи. Однако с конца 1773 г. в документах восставших принципы употребления царского имени ничем не отличались от документов официальной власти. После подавления восстания в розыскных делах имя Пугачева сопровождается различными приложениями. Часто такое приложение используется вместо антропонима. В приговоре Пугачев назван «бунтовщиком», «самозванцем», «государственным злодеем», «мучителем», «извергом» и т. д. Официальные документы именовали его полуименем Емелька. Такое полуимя было выражением отношения официальной власти к человеку, пошатнувшему государственный строй, и сочетало исключение имени Пугачева из официально принятого антропонимикона и презрение (а отчасти и страх) к носителю этого имени.