В настоящей работе характеризуется логика развертывания Н. М. Карамзиным характера главного героя неоконченного романа «Рыцарь нашего времени» в отношении к финальному и кульминационному эпизоду произведения. Для описания карамзинских характерологических стратегий важно изучение тематических и мотивных комплексов, связанных с характером того или иного героя, а также исследование тех психологических мотивировок, которыми объясняется поведение персонажа.
Герой «Рыцаря нашего времени» с первых же строк, посвященных его рождению, заключается в женское семантическое пространство: на протяжении всего текста герой изображается именно во взаимодействии с женскими персонажами. Грудное кормление становится для младенца первым свидетельством любви; через теснейшее общение с матерью он учится воспринимать действительность. Вместе с внезапной потерей матери для карамзинского героя наступает новый этап формирования характера. Момент «отлучения от груди» выделен особо: «дунул северный ветер на грудь нежной родительницы», равно как и момент «узнавания» в графине Мировой сходства с матерью, после чего происходит возвращение героя в материнское пространство, и графиня становится замещающей мать фигурой.
Однако характер времяпрепровождения Эмилии и ее воспитанника изобилует интимными деталями, что достигает своей кульминации в описании «маленького случая, который может быть истолкован и так, и сяк». Леон отправляется на известное ему место на берегу реки, движимый «какою-то неясною, но заманчивою мыслью». Происходит проникновение героя в прежде не доступное ему интимное пространство «маменьки»: Леон окунается в воду в том самом месте, где обычно купалась Эмилия. Этот эпизод насыщен символическими деталями: вода, в особенности проточная, обладающая быстрым течением, имеет материнские коннотации: это символ плодородия и рождения, грудного молока. Символика «малиновых кусточков», из которых герой наблюдает за приготовлениями молодой графини к купанию, также поддерживает общую логику: в народной поэзии ягоды (вишня и малина) имеют любовно-брачную и сексуальную символику. Инцестуозные мотивы, сопутствующие неоднозначным отношениям мальчика и его «второй маменьки», поддерживаются словосочетанием «преступление глаз», намекающим на логику Эдипова комплекса, равно как и упоминанием о «сфинксовых загадках, которых и сам Эдип не отгадает».
Несмотря на кажущийся спокойно-умилительный характер текста, в нем присутствуют тревожные интонации, которые задаются продублированными вопросами: «Во всяком случае, преступление глаз есть самое легкое: кто их боится?», «…могла ли она <Эмилия> страшиться нескромного любопытства», а также многочисленными предостережениями («цвет непорочности имеет судьбу других цветов!»).