Поэма «Et in Arcadia ego», одно из самых ярких и сложных произведений Т. Ружевича (1921—2014, Różewicz), написана под впечатлением поездки поэта в Италию. Являясь духовным и культурным центром, эта страна и по сей день подвержена европейской идеализации. Аркадия – библейский Эдем, утопический идеал, но крылатое латинское выражение «Et in Arcadia ego» («И я был в Аркадии») имеет иное значение: это обращение умершего к ныне живущим с посылом о бренности бытия и недолговечности земного счастья. Таким образом эпиграф к поэме со словами Гёте, выражающего восхищение Италией, приобретает иронический подтекст. Поэма строится на сопоставлении восприятий «земного Рая» немецкого просветителя и Ружевича, прошедшего войну.

По Ружевичу современный мир — Ад, который притворяется Раем. Лирический герой Ружевича переживает изгнание из Рая на собственном опыте, постигая другой христианский сюжет — сошествие в Ад. Оба эти сюжета герой переживает, находясь в Италии, образ которой амбивалентен: внешне она всё тот же «рай старого мира», цивилизованного и процветающего, но на самом деле тут царит бездуховность. «Связанный» герой стоит посреди улицы, его окружают апокалиптические картины: слепому рассказывают про Страшный суд; изгнанная из Рая Ева стала портовой девкой; тень от дерева оказалась тенью от грузовика. Не слышит герой и пения птиц: они нанизаны на проволоку через раскрытые клювы. Город пал, мир идет к своей гибели. Италия середины XX века предстает лишь декорацией Рая. Рваным стилем Ружевич констатирует торжество плоти над духом, создавая образ авторского Ада. В поэме особую роль играют цитаты, присутствует множество литературных реминисценций.

Традиция Данте доминирует, вытесняя просветительскую традицию И. Гёте. Трехчастная структура поэмы («Переселение душ», «Записная книжка», «Парад») напоминает композицию «Божественной комедии». Причем название первой части (также возможен перевод «Странствие души») ассоциируется с загробным миром Данте. В поэме много натуралистических ужасов, она пронизана атмосферой Ада: чудовища; раскаленная плита под ногами; ветер, гоняющий мусор; гора дынь уподобляется горе голов (до самого неба); рядом с культурным памятником кормит голубей чёрт (на что указывают его ботинки с каблуком-копытом). Во второй части поэмы Ружевич пишет о жестоком убийце, а страшен он потому, что не связан с жертвой. Жертв нет, герой все еще жив, но морально он кажется убитым. Он не пережил духовного Апокалипсиса XX в. С одной стороны, это все та же Италия с Микеланджело и Тинторетто, которая заставляет героя плакать от счастья, но все же не утопическая Аркадия, описанная Гёте. Ружевич пытался вернуться в Рай, но понял, что Человеку вернуться в Рай невозможно, ибо это будет Рай, скрещенный с Адом.