Объектом исследования является конструкция древнееврейского языка, в которой субъект действия, выраженного глаголом в личной форме породы с пассивным значением (nip‘al, pu‘al, hop‘al) или в форме страдательного причастия, вводится предлогом l. При этом клауза сохраняет активное значение.
В качестве примера можно рассмотреть: wayyiwwālкḏ laḥгnōwḵ ’eṯ-‘оrāḏ wə‘оrāḏ yālaḏ ’eṯ-məḥūyā’кl ūməḥоyyā’кl yālaḏ ’eṯ-məṯūšā’кl ūməṯūšā’кl yālaḏ ’eṯ-lāmeḵ (Быт. 4:18). В Синодальном переводе стих переведён буквально: «У Еноха родился Ирад; Ирад родил Мехиаеля; Мехиаель родил Мафусала; Мафусал родил Ламеха». Но в данном случае форма wayyiwwālкḏ, хоть и относится к породе nip'al, не имеет пассивного значения; это ясно при сопоставлении её с тремя активными формами yālaḏ в породе qal, встречающимися в этом же стихе — клаузы, в которых употреблены все четыре формы, абсолютно синонимичны. Кроме того, показатель прямого дополнения ’eṯ присоединяется к слову, которое было бы подлежащим в случае, если бы конструкция имела пассивное значение.

Подобная конструкция встречается во многих языках семитской группы. В настоящее время исследователи склонны считать, что она наиболее характерна для арамейских языков, а её употребление в древнееврейском языке изучено слабо. В отдельных трудах (например, Глускина, 1965) приводятся примеры из древнееврейского языка, но подробный обзор такой конструкции в древнееврейском языке впервые проводится в данном исследовании.

В докладе также рассматриваются спорные случаи, в которых неясно, стоит ли интерпретировать сочетание пассивной формы глагола и имени с предлогом l в описанном выше смысле, то есть как выражающее активное действие, или же оно (в конкретном примере) имеет другое значение. Там, где возможно, приводятся аргументы в пользу той или иной интерпретации.