При анализе оды Уильяма Коллинза «На смерть Томсона» (1749) и ряда исследовательских работ, посвященных этому программному сочинению, выявляется дихотомия героя-поэта, которая отчетливо прослеживается и в изысканиях литературных критиков на протяжении более двух столетий. В основе  диаметрально противоположной рецепции Джеймса Томсона в оде Коллинза критиками различных поколений обнаруживается его неоднозначное отношение к главным просветительским идеалам, его представление о свободе, о счастье. Ода «На смерть Томсона» наглядно иллюстрирует принцип дихотомии, который в полной мере применим к адресату оды, поскольку поэт менее, чем кто-либо бывает свободен от дихотомии своего существования: он не может не быть свободным, чтобы оставаться поэтом и творить, прибывая в состоянии постоянной и неизбежной неустойчивости и в пространстве, и в путешествиях мысли. Чтобы найти относительный покой, он должен стать странником, пилигримом, а чтобы приблизиться к пониманию окружающего мира, он должен создать свой собственный мир. Кроме того, поэт всегда выделяется, но при этом остается частью всего сущего. По мнению большинства критиков (А. Л. Барбо, Г. У. Гэррод, Р. Лонсдейл), Томсон представлен крайне необъективно, главным образом, из-за повторяющегося сравнения поэта с пилигримом и, в особенности, с друидом, причем, в ключевых стихах оды — начальном и заключительном, создающих кольцевую композицию произведения и несущих особый смысл. При этом здесь совершенно игнорируется тот факт, что Томсон в своих сочинениях, как и многие видные поэты (М. Дрейтон, Т. Грей, О. Голдсмит, Дж. Макферсон), отдал дань творцам ритмических композиций — друидам, причем, не единожды: и в пьесе-маске «Альфред» (1740), в которой исполнялась национально-патриотическая песня «Правь, Британия», и в вызвавшей столько споров аллегорической поэме «Замок Праздности» (1748).