Создание у зрителя аффекта страха, ощущения тревоги оказывается ключевым элементом конструирования образа врага в кинематографе эпохи холодной войны. Этот аффект задается на нескольких уровнях, начиная с жанровой конвенции как контракта со зрителем (преобладающее количество фильмов этого периода — триллеры) и заканчивая конкретными образами, связанными с изображением страшных объектов. Таким объектом может стать что угодно: как вполне очевидная бомба («Целуй меня насмерть»), так и совершенно безобидная карта из колоды, маркирующая переход героя из состояния ясного сознания в состояние гипноза («Маньчжурский кандидат»). Нередко визуализация страшного объекта или сцены связана с трансформациями привычных границ объектов и процессов — от простого приема двойной экспозиции для придания рамки сновидению-кошмару («Последний дюйм») до спецэффектов в создании образа монстра («Нечто», «Вторжение похитителей тел»).
Бесформенное как не-человеческое, лишенное возможности закрепления за собой четкого смысла, противостоящее нормативному и естественному представляет собой один из маркеров враждебного, опасного и, соответственно, порождающего страх. Искажение привычного, отсылающего к реалистической оптике видения, становится основным способом репрезентации страшного в кино. При этом процессы искажения (будь то искажение пространства, или формы тела, или оптики) отсылают к обесцениванию человеческого и его элиминацией из структур репрезентации. Связываясь с оппозицией «естественное/неестественное» (одной из ключевых для дискурсивных практик Холодной войны), категория бесформенного, заданная через структуры искажения, оказывается метафорой, позволяющей описать стратегии визуализации страшного в обоих лагерях Холодной войны.
Доклад представляет собой попытку обобщить способы репрезентации страхов времен Холодной войны, представленных кинематографически, через понятие бесформенного, разработанное в философии Ж. Батая. Несмотря на очевидную пропагандистскую направленность и манипулятивную риторику большинства советских и американских фильмов времен Холодной войны, страх, формируемый ими, далеко не всегда оказывается предметным и напрямую связанным с коммунистической/империалистической угрозой. Оборачиваясь — условно — страхом бесформенного, страхи времен Холодной войны отсылают к утрате уверенности в стабильности значения, обеспечиваемой в том числе наличием бинарных оппозиций. Возможно, именно так кинематографическому страху удается выйти за пределы пропагандистской системы репрезентации, оставаясь эффективным даже в ситуации распознавания манипулятивных структур.
Доклад подготовлен при финансовой поддержке гранта РНФ № 18-18-00233 «Кинообразы советского и американского врагов в символической политике холодной войны: компаративный анализ».