В трагедии классицизма исторические антропонимы обычно лишаются своей связи с реальными историческими лицами и используются как знак «высокого» смысла. Их роль, в первую очередь — лишить текст исторической референции, благодаря чему он может восприниматься в качестве политической аллегории и наполняться политическими идеями, важными для современной ему жизни или же отражать современную по отношению к нему политическую ситуацию. (См. применительно к А. П. Сумарокову: Ospovat K. Terror and Pity: Aleksandr Sumarokov and the Theater of Power in Elizabethan Russia. Boston, 2016). Однако в некоторых случаях подобная рефернциальная пустота антропонимов отчасти компенсируется маркированным включением в текст трагедии других онимов, прежде всего этнонимов/топонимов. В результате между ними возникают своеобразные метонимические отношения, антропонимы становятся синекдохой этнонима/топонима.Так, в трагедиях на темы, взятые из национальной истории позднего средневековья топонимы в их соотношении с антропонимами служат преданию действующим лицам некоторой исторической конкретности.Например, в «Димитрии Самозванце» А. П. Сумарокова именно топонимы выполняют роль связки между художественным миром трагедии и московской реальностью начала XVII в. Топонимы актуализируют историческую локализованность главного героя и некоторых других действующих лиц, позволяя увидеть в них поэтическое переосмысление реальных исторических лиц, а не пустые по своему историческому наполнению антропонимы.