1. Понятие «мертвый язык» впервые появлятся в итальянском лингвистическом обиходе, когда возникает конкуренция «живых» вульгарных языков и «мертвой» латыни. Затем термин распространяется на другие сакральные языки, греческий и древнееврейский. Смысл, вкладывавшийся итальянскими гуманистами в термин, таков: латынь неизменяема, она специально изучается, имеет научные грамматики. В отличие от разговорных языков, которые усваиваются из узуса и пребывают в стадии становления.
2. В таком виде термин, утратив полемическое значение, переходит в академическую лингвистику, где существует и по сию пору, означая языки, представляющие закрытый корпус текстов. В XIX в. термин приобретает дополнительные метафорические черты под влиянием перехода сравнительно-исторического язкознания от ботанической метафоры (языковое древо) к биологической (языковой дарвинизм) метафоре А. Шлейхера (Schleicher).
3. Из нормативной европейской гебраистики, в первую очередь, грамматики В. Гезениуса (Gesenius), в конце XIX в. термин попадает в политическую полемику о выборе национального еврейского языка.
4. Одновременно с распространением применительно к ивриту нарратива о «воскрешении мервого языка», термин возвращается в языкознание уже со стороны социолингвистики в работах Ж. Вандриеса (Vendryes) в 1940–1950 гг. и закрепляется как системная метафора с производными «языковое возрождение» и пр.