Исходной позицией доклада является видение фильмов раннего советского социалистического реализма, и, прежде всего, образа революционера-большевика в них, с двух точек зрения: как точно найденной формы политизации массового сознания, которая соответствует концепции ангажированного «кинореализма» В. Беньямина, и как «кинореалистического» китча, соответствующего концепции, изложенной К. Гринбергом в эссе «Авангард и китч». Именно с этих точек зрения рассматривается произошедший в раннем соцреализме переход от модели «интеллектуального кино», которая была свойственна советскому киноавангарду и, «энтелехийно» актуализировалась в фильмах С. Эйзенштейна, к идее эмоционального «искусства, понятного массам». На примере «Юности Максима» Г. Козинцева и Л. Трауберга показывается механизм «захвата» мира зрительских эмоций большевистской идеологией. Осуществляется этот «захват» посредством взаимодействия нарративного уровня фильма, на котором образ героя, большевика-революционера, выстраивается как и одновременное, и «процессуальное» сочетание фольклорного «низа» и идеологического «верха», и уровня скрытых от сознания зрителя ритмических структур означающего, на котором происходит постоянно повторяющееся движение от «хаотического» пространства кадра к кадру симметричному и центрированному. Это взаимодействие образует новые сочетания: «хаотического» пространства кадра — с фольклорным «низом», симметричного и центрированного пространства кадра — с аскетичным идеологическим «верхом». В результате такого кинематографического структурирования конституируется внутренний мир советского человека сталинской эпохи, его «гештальт», предопределяющий все установки восприятия и осознавания.