В 1920–1940-е гг. проблема катарсиса становится актуальной в самых разных сферах и национальных вариантах европейской культуры. Учение о катарсисе подвергают ревизии Дьердь Лукач, Бертольд Брехт, Борис Эйхенбаум, Лев Выготский, Антон Макаренко. Волна интереса к психоанализу в Советской России актуализует и «катартический метод» Зигмунда Фрейда, нацеленный на избавление пациента от негативных аффектов. Советский кинематограф вносит особый вклад в реинтерпретацию катарсиса. Так, авангардное кино 1920-х гг. занято моделированием зрительского восприятия в полемике с аристотелевской теорией очищения от страстей. В своих первых фильмах «Броненосец Потемкин» и «Стачка» Сергей Эйзенштейн противопоставляет трагическому очищению шок, распространяя на кинематограф идеи своей статьи «Монтаж аттракционов» (1923), требовавшей от театра «эмоциональных потрясений» зрителя.
В докладе планируется показать, что советская кинокультура 1920–1940-х гг. проходит три этапа в освоении категории катарсиса. От шока, практикуемого в авангарде середины 1920-х гг., киноискусство движется в сторону интеллектуального монтажа, нацеленного на преодоление аффектов, то есть, по существу, на катарсис. Освобождение от аффектов путем дистанцирования от (эмоционального) содержания и сосредоточения на формальных моментах композиции демонстрируют фильмы «Старое и новое» и «Октябрь» Эйзенштейна, «Потомок Чингисхана» Пудовкина, а также раннее звуковое кино. Однако в конце 1930-х гг. интеллектуальный монтаж уступает место новой эмоционализации и индивидуализации кинематографа, когда страсти оказываются сконцентрированы в одном персонаже («Александр Невский», «Иван Грозный») и понятие катарсиса приближается к аристотелевскому.