В. Я. Брюсов мечтал о возникновении новых синтетических видов искусств, что могло бы стать способом решения, пожалуй, главной задачи в символистском творчестве, по мнению писателя, — постижения сущности души творца произведения.
Часто синтез понимается исследователями как соединение равноправных искусств в одном произведении. Подобная точка зрения упрощает понимание данного механизма. Целостность синтеза — явление сложное. Оно восстанавливается из различий между видами искусств, в результате чего создается новая синтетическая реальность произведения. В романе «Огненный ангел» портрет становится той универсальной точкой, в которой сходятся разные виды искусства (литература и книжная графика), а их диалог открывает новые возможности для познания и выхода из ограниченного ощущениями мира. Увлечение Брюсова гравюрной техникой позволяет рассмотреть портреты героев в тексте в тесной связи с графическими портретами на страницах романа в пространстве символисткой книги. Для анализа будут привлечены отдельные прижизненные издания романа (за рамками исследования остается публикация романа в журнале «Весы»). Мы подробно остановимся на словесных портретах Ренаты, Агриппы Неттесгеймского, Фауста, Мефистофелеса, Генриха и Мадиэля, а также на образах второстепенных персонажей.
Большинство портретных гравюр во втором издании выполнено в ксилографической технике. Ксилографии не свойственна перегруженность деталями, что определяется самой техникой ее создания. Она тяготеет к цельности. Простейшая гравюра отсылает нас к средневековому портрету в изобразительном искусстве и к преобладающему типу портрета в литературе вплоть до XVIII в., где общее вытесняло индивидуальное, доминировала статичность и условная форма портрета: после изображения героя в начале произведения автор больше к портрету не возвращался. Что бы ни пришлось пережить героям, внешне они оставались прежними. Однако портреты, созданные Брюсовым в тексте, напротив, многомерны и сложны. Они характеризуются изменчивостью и неоднозначностью восприятия образов. Очевидно, что разговор о портрете не ограничивается технической составляющей и выводит нас в сферу реального комментария текста. В данной перспективе было бы продуктивно, с одной стороны, привлечь более обширный корпус мемуарных свидетельств современников Брюсова, а с другой — обратиться к вышедшим из-под пера писателя поэтическим портретам. Наконец, сравнение словесных иллюстраций с гравюрными позволяет найти еще один весомый аргумент в споре о том, какова жанровая принадлежность романа и почему определение «символистский» подходит к нему больше других.