В работах, посвященных изучению идиостиля В. Г. Распутина, внимание фокусируется на таких стилистически маркированных единицах словаря писателя-традиционалиста, как диалектная и народно-поэтическая лексика; в работах по поэтике прозы писателя утверждается бесспорная изобразительная сила его таланта, подразумевающая тщательный отбор и богатство предметной лексики в его словаре. Между тем в повествовательном стиле В. Г. Распутина наблюдается следующая закономерность: диалогическая речь героев, описательные фрагменты, маркированные словами бытового ряда, диалектными, просторечными формами, чередуются с фрагментами, отмеченными высоким стилем литературного языка. В таких фрагментах голос героя, как правило, сближается в авторским или накладывается на него. Герой погружается в созерцание окружающего природного мира, постепенно отрешается от повседневности, переживает состояние духовного подъема. Исследователи относят Распутина к мистическим писателям в православном религиозном смысле, имея в виду, что его проза дает «не описание мира, но отражает процесс его постижения» (Е. Галимова): в подобные минуты герою открывается сверхчувственная реальность. Задача передать в словесном произведении глубоко интимный опыт встречи с реальностью высшего порядка требует иных, нежели в бытовых эпизодах, законов словосложения. В таких фрагментах сама форма словесного выражения тщательной отделанностью, подчернутой выстроенностью, семантической сложностью подготавливает читателя для приобщения к серьезным, нерядовым смыслам. Такие отрезки текста ритмически организуются, насыщаются предпочитаемыми писателем фигурами речи, из которых важны периоды, позволяющие разворачивать большие синтаксические структуры. Читатель подпадает под воздействие задаваемого синтаксисом ритма, одновременно улавливает, как предметная семантика постепенно заменяется книжной лексикой с отвлеченной семантикой, как контекст насыщается церковнославянизмами (необъятность милости, неземные врата, сияющее величие). Настроенный таким образом читатель может приблизиться к состоянию, близкому переживаемому героем. При этом предшествующее повествование не подготавливает читателя к этому кульминационному фрагменту: на уровне композиции эпизоды могут следовать за бытовыми, намеренно не примечательными разговорами. Более того, для идиостиля писателя характерно гармоничное чередование отрезков текста, моделируемых стилями современной разговорной речи провинциального сибирского города, деревенской, окрашенных иронической, комической экспрессией, и отрезков книжного высокого стиля. Выверенная соразмерность в идиостиле В. Г.  Распутина разговорных стилей и высокого стиля является принципом создания образного мира, который по-земному конкретен, чувственно осязаем — и одновременно одухотворен и непостижим.